Лирика вагантов в переводах Льва Гинзбурга

Ваганты отвечали на подобные обвинения дружным хохотом, издевательскими пародиями на церковные нравоучения, выдвигая в качестве этического критерия «законы естества», сопряженные с полнейшим раскрепощением чувства и разума, ибо

Первые, дошедшие до нас сборники школярской лирики — «Кембриджская рукопись» — «Carmina Cantabrigensia» (XI в.) — и «Carmina Burana» из монастыря Бенедиктбейерн в Баварии (XIII в.). Оба эти песенника, очевидно, немецкого происхождения, во всяком случае тесно связаны с Германией, хотя национальную принадлежность вагантов, кочевавших из страны в страну, определить достаточно трудно, а мотивы и сюжеты их песен имели всеевропейское распространение.

Так или иначе лирика вагантов относится к первым страницам немецкой поэзии: персонажами многих кембриджских песен оказались швабы, а само прозвище одного из создателей «Carmina Burana» — «Архипиит Кёльнский», чья «Исповедь» была своего рода манифестом кочующего студенчества, вызывает в памяти образ неповторимого рейнского города.

Это настраивало переводчика книги на «немецкий лад», на раскрытие даже в латинских стихах (не говоря уже о средне-верхненемецких) «германской субстанции», чему в известной мере способствовало знакомство с переложением «Carmina Burana» на современный немецкий язык, сделанным в XIX в. известным ученым и поэтом Людвигом Лайстнером, фактическим первооткрывателем лирики вагантов. Лайстнеру удивительно удалось преодолеть языковый барьер, извлечь немецкое народное начало из латинской оболочки и тем самым сблизить эти стихи с песнями и шпрухами немецкого средневековья. Вместе с тем любовная лирика вагантов частично предвосхищает, частично смыкается с лирикой немецких «певцов любви» — миннезингеров, да и некоторые из миннезингеров по существу были вагантами. Стоит вспомнить, например, знаменитого Тангейзера, чья бурная жизнь сделала его фигурой почти легендарной: участие в крестовых походах, Кипр, Армения, Антиохия, служба в Вене при дворе Фридриха II, столкновение с папой Урбаном IV, бегство, громкая слава и горькая нужда после того, как он, по собственному признанию, «проел и прозаложил свое имение», так как ему «очень дорого стоили красивые женщины, хорошее вино, вкусные блюда и дважды в неделю баня», нищенские скитания, когда «домохозяева больше радовались его уходу, чем приходу», и плясовые песни, посвященные «верной Кунигунде», — недаром народная молва сделала Тангейзера возлюбленным и пленником самой Венеры…

Примечательно, что многие современные авторитеты, такие, как выдающийся знаток поэзии вагантов Карл Лангош, настойчиво подчеркивают разницу между вагантами и странствующими певцами-скоморохами «шпильманами».

«Для шпильманов, — пишет Лангош, — развлечение публики стало профессией. Они выступали при дворах светской и духовной знати и на народных гуляньях в качестве акробатов и артистов, музыкантов и фокусников и стояли вне церковно-государственной структуры средневековья: лишенные сословия, прав, презираемые, отверженные. Этим они в корне отличались от вагантов, которые были прямым порождением и принадлежностью средневекового общества… Ваганты были образованнее шпильманов и смотрели на них свысока. Они не подвизались в низком жанре и зачастую в пику шпильманам выступали со стихами собственного сочинения» [1] Послесловие к сборнику «Vagantendichtung», Лейпциг и Бремен, 1968. .

Впрочем, вагантами принято порой именовать поэтов-скитальцев вообще, кочевников, предпочитавших оседлости странствия по градам и весям.

Так, сравнительно недавно в Штутгарте вышла книга «Небо и ад странствующих. Поэзия великих вагантов всех времен и народов», составленная Мартином Лёпельманом. В свою книгу Лёпельман наряду с собственно вагантами включил кельтских бардов и германских скальдов, наших гусляров, а также Гомера, Анакреона, Архилоха, Вальтера фон дер Фогельвейде, Франсуа Вийона, Сервантеса, Саади, Ли Бо — вплоть до Верлена, Артюра Рембо и Рингельнатца. Среди «песен вагантов» мы находим и наши, русские, переведенные на немецкий язык: «Seht ьber Mutter Wolga jagen die kьhne Trojka schneebestaubt» — «Вот мчится тройка удалая по Волге-матушке зимой», «Fuhr einst zum Jahrmarkt ein Kaufmann kьhn» — «Ехал на ярмарку ухарь-купец» и др. Основными признаками поэзии «кочующих» Лёпельман считает «детскую наивность и музыкальность» и непреодолимую тягу к странствиям, возникшую прежде всего из «чувства гнетущей тесноты, которое делает невыносимыми путы оседлой жизни», из чувства «безграничного презрения ко всем ограничениям и канонам житейской упорядоченности» [2] «Himmel und Hцlle der Fahrender». Dichtungen der grossen Vaganten aller Zeiten und Lдnder, gesammelt von Martin Lцpelmann. Stuttgart. .