Маргарита Агашина - Бабья доля (сборник)

Наша песня – наши дети.
Им – и петь, и видеть вновь:
сколько песен есть на свете,
и все песни – про любовь!

От нее себя не спрячешь,
не уйдешь в густую рожь.
…А всех слез не переплачешь.
И всех песен не споешь.

Рябина! Чья же ты судьбина?
В кого красна и высока?
Увидишь, выдохнешь:
– Рябина…
Не сразу вспомнишь, как горька.

Уже и речка леденеет.
И снег не в шутку собрался.
Одна рябина, знай, краснеет,
знай, красит темные леса.

И все кого-то согревает,
кому-то издали горит.
А то, что горько ей бывает,
про то она не говорит.

В свой срок – не поздно и не рано —
придет зима, замрет земля.
И ты к Мамаеву кургану
придешь второго февраля.

И там, у той заиндевелой,
у той священной высоты,
ты на крыло метели белой
положишь красные цветы.

И словно в первый раз заметишь,
каким он был, их ратный путь!
Февраль, февраль, солдатский месяц —
пурга в лицо, снега по грудь.

Сто зим пройдет. И сто метелиц.
А мы пред ними всё в долгу.
Февраль, февраль. Солдатский месяц.
Горят гвоздики на снегу.

На кургане, гремевшем боями,
не отдавшем своей высоты,
блиндажи поросли ковылями,
разрослись по траншеям цветы.

Бродит женщина берегом Волги.
И на том, дорогом, берегу
не цветы собирает – осколки,
замирая на каждом шагу.

Остановится, голову склонит
и над каждым осколком вздохнет,
и подержит его на ладони,
и песок не спеша отряхнет.

Вспоминает ли юность былую,
вновь ли видит ушедшего в бой…
Поднимает осколок. Целует.
И навеки уносит с собой.

Всего-то горя – бабья доля!
…А из вагонного окна:
сосна в снегу, былинка в поле,
берёза белая – одна.

Одна тропинка – повернулась,
ушла за дальнее село…
С чего вдруг так легко вздохнулось?
Ведь так дышалось тяжело!

Уж не с того ли, не с того ли,
что вот из этого окна —
трудна, горька, а вся видна,
как на ладони, бабья доля…

Сосна в снегу, былинка в поле.
Не я одна!
Не я одна.

Вот и август уже за плечами.
Стынет Волга. Свежеют ветра.
Это тихой и светлой печали,
это наших раздумий пора.

Август.
Озими чистые всходы
и садов наливные цвета…
Вдруг впервые
почувствуешь годы
и решаешь, что жизнь прожита.

Август.
С нами прощаются птицы.
Но ведь кто-то придумал не зря,
что за августом в окна стучится
золотая пора сентября.

С ярким празднеством
бабьего лета,
с неотступною верой в груди
в то, что лучшая песня не спета
и что жизнь всё равно впереди

Сколько раз вдали от Волги, вдали
от единственной, родимой земли
замирала я и плакала я,
чуть послышится: «Калинка моя…»

Вспоминается калина-красна,
дорогая голова Шукшина,
голубой разлив российских полей,
улетающий косяк журавлей.

…Песня милая, спасибо тебе, —
ты как звездочка в пути и в судьбе.
И одна я, а с тобой мы – вдвоём.
Нам и плачется, а мы – все поём…

Как горит осенний красный закат!
Как поёт душа девчат с «Баррикад»:
«Калинка, калинка моя…»
Песня русская.
Кровинка моя.

На предрассветный подоконник
легла тяжёлая роса.
Степной кудряш —
медовый донник
на подоконник забрался.

Ах, степь ты, степь!
Переобуюсь, пойду бродить по ковылю.
И поклонюсь.
И полюбуюсь.
А полюбить – не полюблю.

Куда там!
С прадедовой кровью
и с материнским молоком
одной-единственной любовью
в душе тот луг —
за «Красной Новью»,
тот – за Ветлугой,
за леском.
С ромашкой,
кашкой,
васильком.

Как тихий вздох стальных дорог —
качнувшийся вагон.
Отхлынул медленно перрон.
Вокзал уже плывёт.
И – с глаз долой, из сердца вон! —
остались дома сто тревог,
сто бед и сто забот.