2 июня 1960
Иду на станцию. Легко мне.
Мои мечты цветут, как сад…
Мне ширь донецкую напомнил
акаций белых аромат.
Шум листьев здесь, в родной сторонке,
и мост, и рельсы над Донцом,
дорожка, что вела к девчонке
с таким задумчивым лицом.
И угля запахи… И грозы…
Родная хата за селом,
где клал Надсона вирши-слезы
я под подушку перед сном.
Там клонит вербы ветер пьяный,
петух горланит в тишь полей…
Люблю я Киева каштаны,
но мне акация милей!
4 июня 1960
314. «Ячмень колосится… Молчат соловьи…»
Ячмень колосится… Молчат соловьи,
и песен девичьих не стало,
что вихрили жаркие думы мои…
Багряные розы, как губы твои,
в глаза мои смотрят устало.
А сам утопаю я в сини очей,
что кажутся морем глубоким,
ничто им и долгие сроки…
Ответьте мне, розы, где ваш соловей?
Молчат… Лишь пылают их щеки,
и, падая, тонут в потоке
багряные блестки, как слезы очей.
11 июня 1960
315. «А розы вянут так, как в день осенний…»
А розы вянут так, как в день осенний,
и астры вянут под напев ветров.
Я вижу, как трепещет, словно тени,
багряное семейство лепестков.
Ведь лето, им бы жить и жить на свете,
но золотые сочтены их дни.
И лепестки как неживые дети, —
без жалоб на земле лежат они.
Их скоро ветер яростный поднимет,
как дым из дальних труб, и бросит вдаль.
Ты ласково склоняешься над ними,
в глазах твоих, как и в моих, печаль.
Заходит солнце… И своей рукою
я чувствую тепло твоей руки…
Как эти розы мы теперь с тобою…
О время, ты не рви дней наших лепестки!
23 июня 1960
316. «Жизнь порождает новь. И вот…»
Жизнь порождает новь. И вот
она горит и не сгорает.
Я так люблю всё, что живет,
душа весь мир наш обнимает!
Он весь — во мне, я — в нем, я — с ним,
мы вместе мчимся дни и ночи,
чтоб быть мне вечно молодым,
как чувства, что во мне клокочут.
26 июня 1960
317. «Трубы над рельсами, дым над заставой…»
Трубы над рельсами, дым над заставой.
Шаг одинокий бойца,
где отразились ракиты и травы
в водах зеленых Донца.
Вербы ведут о минувшем рассказы,
думы в душе как моря…
Ходит и ходит боец кареглазый,
а на фуражке — заря.
Ходит на страже. И пламя рассвета
блещет на синем штыке.
Видит боец за туманами где-то
хату свою вдалеке.
Смотрят глаза его, даль отражая,
небо стальной синевы.
Песня из сердца летит молодая
в шуме тревожном листвы.
Как там сестричка и мать и два брата?
Сумрачно в хате родной…
А за Донцом всё грознее раскаты,
близится, близится бой,
бой самый первый!.. Замечутся пули, с
тиснет винтовку рука…
Дуло орудья, врага карауля,
целится с броневика.
2 июля 1960
318. «Дрожь веток и листвы полет…»
Дрожь веток и листвы полет…
Я так люблю мир леса древний!
Нам всем и всюду жизнь дает
зеленый люд его — деревья.
Деревья дышат, воду пьют,
и всем они на нас походят,
И даже видят и поют,
и только вот ходить не ходят.
А может, ходят… Всё влечет
меня узнать рассветом ранним,
как солнце наливает плод,
фиалку пестует сияньем?
Цветы, цветы!.. И соловья
не зря так роза привлекает,
В них тонет вся душа моя,
в них, словно луч, она сверкает.
Земля, березки белой стать
и синь небес… Всё это вместе
есть жизнь. О, счастье — жить, мечтать
и петь о жизни счастья песни!
20 июля 1960
319. «Жемчугами заблистала…»
Жемчугами заблистала
на лесных цветах роса…
Вот одна с листа упала,
как с ресниц твоих слеза.
И меня как будто нету…
Я иду в разлив небес,
счастьем вся душа согрета,
как зарей июльский лес.
Полутьма осталась где-то
лишь в заплаканных кустах…
И лучистого рассвета
поцелуи на устах.
22 июля 1960
Орудия друг другу
проклятья шлют всю ночь.
И месяц с перепугу
бежал за тучи, прочь.
Не вьюга-завируха,
не снежные рои, —
то ноет возле уха
печальных пуль «пи-и!».
Встречая вражью роту,
мой штык не задрожит.
И лента пулемета
куда-то всё бежит.
Читать дальше