Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Атаман, не зарься на турчанку,
ведь не для тебя ее слова,
тихая девчонка-полонянка
не тебя хотела б целовать.

Лишь один казак тут не ест, не пьет,
только загляделся на турчанку…
Жарким глазом бьет: сердце ты мое!..
Он забыл, забыл свою Оксанку…

И казак встает, к пленнице идет
и к ее губам лицо склоняет…
«Берегись, казак, не целуют так!..»
Куренной пистоль свой вынимает…

Казаки молчат… Лишь вода шумит…
Но внезапно в небо и рвануло…
И казак упал… и казак лежит…
Только шапку кверху и взметнуло…

Атаман, тебе не видать добра —
ведь в себя стрелял ты из пистоля…
А у казака не лицо — дыра,
и над ним Зарема стынет стоя,

словно глыба льда… И по шее кровь,
по сорочке медленно стекает…
Молча атаман кубок свой берет
и вино спокойно выпивает…

«Пей, ватага, пей!» Пьют сечевики…
Лишь иные с глаз слезу смахнули.
Чайки лишь кричат, да вода звенит
о челны в своем извечном гуле…
……………………………
Атаман хмельной не отрывает
от турчанки взгляд угрюмый свой,
синие штаны вином пятнает,
в воду мечет каждый штоф пустой.

Казаки давно грозою стонут,
в них от злости на глазах туман…
Ведь забыл казацкие законы
и влюбился в бабу атаман.

Только-что там тонет, выплывает?..
Там под солнцем вспыхнуло весло…
Перед ним, как от калины в гае,
байдаками море зацвело.

И турчанку оттолкнул Барило,
он поднялся, хмель с себя стряхнул…
«Опоздал я», — думает Трясило
и рукою казакам махнул.

Только почему глядит Зарема
и бледнеет с шеи до руки?
Что это? Ужель его в гареме
чудом не убили казаки?!

«О юный хан мой, о коран мой…»
В глазах его огонь забил…
Нет, не его гяур поганый
тогда в гареме зарубил…

Но почему он с длинным чубом
и чуб гадюкою бежит?..
Зарема вдруг разжала губы,
но поперхнулась и молчит.

Она обиды все забыла
и тонет, тает, словно даль…
Что загляделась на Трясила,
сама красива, молода!
…………………………
А море Черное играет,
как конь анархии в бою…
И на челне тут начинает
Тарас впервые речь свою.

Под ним не челн, а небо мчало,
что в сердце и вверху горит…
«Свяжите старшину сначала,
тогда я буду говорить».

И враз клинками заискрило
и закипело всё кругом…
И враз сгорел, упал Барило
на труп изрубленным лицом…

Не море Черное взбесилось —
оковы рвет на нем казак…
Так поступили, как Трясило
громовым голосом сказал.

«Гей, казаки! Вас на чужбину
всех старшина вела на смерть,
и за панов там каждый гинул —
то ясно каждому теперь!

Шли мстить вы туркам и татарам,
а там, где край родной — село,
Украйна вся гудит пожаром,
Украйну кровью залило!..

Довольно быть нам в услуженье
у гетманов и старшины!
Огонь борьбы за вызволенье
в народе мы разжечь должны,

должны у воли встать на страже
и всех панов рубить подряд…
Мы раздробим те пушки вражьи,
что братьям головы дробят!..

Они к нам руки простирают,
они встают… их грозен гнев!..»
И шапки казаки снимают,
и от клинков челны — как снег!..

«Веди нас! Слава атаману!»
— «Час избавленья наступил!»
— «Поганой старшине и пану
мы зададим кровавый пир!»

Гляди, Тарас: играет море,
как конь анархии в бою…
оно встречает синим хором
тепло речь первую твою.

Стоит и слушает Зарема,
пьянеет, словно от вина…
Ах, не таким его в гареме
так часто видела она…

О люни ней, моя отрада,
тебя не сможет он любить,
тебе любить его не надо —
он старшину уходит бить.

А он — как ветер в непокое,
он первой звездочкой блестит…
Турчанка слушает с тоскою,
как море Черное шумит…

Лети, лети, мой конь каурый,
туда, где связаны лежат
попы, за собственные шкуры
они испуганно дрожат.

Лежат они, дородны телом,
на каждом крест литой блестит.
А на базаре опустелом
листва сухая шелестит.

Она летит на куренного,
в глазах его — одна тоска!
Уж затекли, набухли ноги,
и вздулись жилы на руках…

Рыдает он, что «ненька» сгинет
(такой писклявый голосок!..).
А старшина от страха стынет,
чубами тычется в песок…