Иду тихонько, вглядываясь в чащу,
Прислушиваясь к чьим-то голосам,
Как прежде, полнящим весь гулкий лес,
И знаю, что нельзя назвать их птичьим пеньем,
Ни шелестом засохших веток,
А только тихими лесными голосами.
И вдруг средь них звучит мой прежний голос,
И за стволами низко у земли
Мелькает белое и быстрое пятно,
То исчезает, бросившись на землю,
То снова мечется — болотный огонек,
Зовущий за собой неведомо куда
По зарослям зеленой топи.
Куда? Не знаю. Знаю — на приволье,
В лесные чащи и поля пустые
Под синим небом жизни,
В море, гулкое, цветное море —
Туда так весело и просто
Бросаюсь я и отдаю всего себя,
Как этому лесному сновиденью.
<1907>
Как взлетают эти листья
К небесам пустым;
Как себя роняют листья
Вихрем золотым, —
Так стихи к тебе взлетают
Из моей глуши;
Так смолкают, тлеют, тают
В мировой тиши,
Чтоб глаза твои седые
Потемнеть могли;
Чтоб огни земли рудые
И тебя зажгли;
Чтоб и ты опять дрожала,
Стала бы не та,
Чтобы ты сама сказала:
Осень — красота.
Ты опять ко мне приникла,
Ты опять меня взяла.
Вихрем огненным возникла,
Миг замедлила, утихла,
Острым пальцем поманила,
Серым глазом ослепила,
Меч лучей своих вонзила,
Сердце вольное зажгла.
И взлетела вихрем, вихрем.
Вьешься, вьешься в вышине;
Манишь ввысь слепящим вихрем,
В золотом летишь огне;
Стрелы, сыплемые вихрем,
В небе светятся — не мне;
Листья, сорванные вихрем,
Вихрем падают ко мне.
И несешься в диком танце —
Быстрым оком не догнать.
Только в девичьем румянце
Страх у зорек увидать.
Только в лиственном багрянце
Горесть леса угадать.
Выше, выше, выше в синь,
В синеву своих пустынь!
Сердце, стой! Не бейся. Стынь.
Сердце, стань! Алеют раны
Умирающей зари.
Осень смотрит в эти страны
На леса твои. Смотри.
Осень льет свои туманы
На поля твои. Умри.
Вот летит душа Смугляны,
Дочь последняя Зари.
Ты прошла по этим странам,
Ты зажгла мои леса;
Ты окутала туманом
Золотые небеса;
Ты овеяла дурманом
Дикой воли голоса.
Вон береза золотится,
Зеленела не она ль?
В желтом золоте гнездится
Жизни тающей печаль.
Вон осина розовеет.
Не была ли зелена?
Каждый лист тоской хмелеет,
Ветка каждая хмельна.
Вон и клен, омытый кровью,
Уж не клен ли не зелен?
Нестерпимою любовью
Весь, высокий, истомлен.
Ты зажгла свои пожары,
По моим прошла лесам;
Ты свои творила чары
По моим же небесам;
Ты моей не знаешь кары,
Так узнай: горю я сам.
С каждым часом нестерпимей
Леса пламенного жар;
Нет тебя неутомимей
В создаванье лютых чар;
Нет тебя неугасимей,
Этой осени пожар.
Желто-алая завеса
Заслонила эти дни;
Дебри сумрачного леса
Лижут пестрые огни;
Глушь елового навеса
Шепчет веткам: «Отгони!»
И не только здесь, где алость
Ослепительна очам,
Но везде невнятна жалость
Этим яростным огням;
Всюду им чужда усталость,
Всюду твой горящий храм.
Лишь обугленные ели
Тьму зеленую хранят;
Но огни кругом взлетели,
В зелень темную летят,
И далекие метели
В вихре огненном гудят.
Унесла меня. Сковала
Огненным кольцом лесов.
Желто, рыже, буро, ало —
Гул слепящих голосов.
Желтизна кричит: «Ослепни!»
«Сгинь!» — мне ржавчина кричит.
Листья бурые — как слепни.
В сердце алый цвет стучит.
Где ты? Где ты? За лесами?
Где ты, где? Явись! Вернись!
Я измучен голосами,
Все огни во мне слились.
И один огонь великий
Из лесов моих к тебе
Неужели, буйноликий,
Не дойдет в своей мольбе?
Неужели не осветит
Тот огонь твое лицо,
Пред которым тихо светит
Огневых лесов кольцо?
И в пустынях глаз спокойных
Не зардеет ничего
От его метаний знойных
И от алых стрел его?
«Затомила вихрем диким.
Полно мчаться. Отпусти.
Я опять хочу быть тихим,
Не огонь, цветы нести».
«Нет. Ты мой. Ты мой. Ты слышишь?
Видишь обруч? Вот, надень.
Ты моим дыханьем дышишь,
От моих лучей твой день».
Читать дальше