Виктор Широков - Иглы Мглы

эти литые каре;

хватит ли слез, чтоб оплакать;

хватит ли поздней любви,

чтобы продолжить деянья,

чтобы в октябрьской нови

рухнуло старое зданье...

Пушкинский Петербург,

ветреный город поэта,

радость его и недуг,

памятлив каждою метой:

здесь Он с друзьями кутил,

здесь Он стоял в ожиданье,

здесь, остроумен и мил,

к музам ходил на свиданье...

Выдь на Царицын ли луг,

в Летний ли сад загляни-ка,

пушкинский Петербург

встретит вас всюду столико.

Не повернуть на часах

Стрелки застроенный остов,

Биржа в высоких лесах,

Зелен Васильевский остров.

Где-то вдали Петергоф,

и шевелюрою кафра

виден над морем голов

в небе дымок пироскафа.

5.04.86

ПЕРСОНАЖ

Вот он - я, смешной и пылкий;

книгочей и дуролом;

то с шипучею бутылкой;

то за письменным столом;

то живущий, в ус не дуя;

то постриженный под ноль;

не сказавший слова всуе

и разыгрывавший роль;

то в сандальях; то в ботинках;

то в кирзовых сапогах;

разодетый, как картинка;

и в последней из рубах...

Перед взором, словно фото,

годы, месяцы и дни;

прерываться неохота:

персонаж-то мне сродни.

С бесконечным интересом

длю воскресное кино;

только за парадным лесом

есть ли дерево одно,

то, которое покажет,

чем душа моя жива;

ведь она одна и та же,

как ни разнятся слова.

Жизнь свою перелистаю;

то-то воли дам рукам

и стихов крылатых стаю

разгоню - аж к облакам...

22.03.86

ВЕРХНЕВОЛЖСКАЯ НОЧЬ

Черны деревья вкруг турбазы. Сплошные голые стволы. И ветерки свои рассказы плетут уже из-под полы. Все на виду. Полоска света прижата крепкими дверьми. И только старая газета шуршит в посылке из Перми. Погас фонарь над главным входом; лишь аварийный "светлячок" предупреждает: за народом накинут до утра крючок. Напрасно вызывают к Волге девчат бродяги-сквозняки; ночного эха недомолвки им будет слушать не с руки. Напрасно редкие машины стирают шины на шоссе. Одни сосновые вершины готовы с ними пить глясе. Пусть лунной ложкой смешан кофе из снега, сумрака и льда; лишь главные ворота профиль сумеют повернуть сюда. И только на заре, процежен сквозь марлю редкую оград, напиток будет взбит железом ломов, ободьев и лопат. Когда окрестная обслуга начнет свой утренний бедлам, тот кофе разопьет округа с вином рассвета пополам. И распахнув входные двери навстречу вилкам и ножам, опять не вспомнит о потере толпа приезжих горожан. В столовую за сменой смена влетит; и каждый будет рад светло-коричневой подмене (всегда понятней суррогат). Займут людей поездкой долгой, экскурсионною гульбой... И только Волга, только Волга останется сама собой.

25.12.85, турбаза "Верхневолжская"

* * *

Спит дочь моя. Так только в детстве,

откинув одеяло, спят.

Спокойным сном легко согреться;

забыться от пустых досад.

Пускай скребут под полом мыши.

Пускай скрипучая кровать.

Но можно мелкого не слышать

и самому себе не лгать.

На чистом личике - ни тени,

ни сожалений, ни утрат.

Ах, дети, сверстники растений;

недаром слово есть "детсад"!

Я б тоже врезался в подушку,

чтоб длилось чудное кино;

пускай гоняет ветер стружку;

шумит, кружась, веретено...

Пусть за окном бушует вьюга...

Спать от ненастья вдалеке,

обняв подушку, словно друга,

бесхитростно, щекой к щеке.

25.12.85, турбаза "Верхневолжская"

ВМЕСТО РЕЦЕНЗИИ

Только через 32 года после смерти вышла по существу первая книга стихотворений и поэм

"С любимыми не расставайтесь!"

Александра Кочеткова (1900 - 1953),

названная строчкой из прекрасного

стихотворения "Баллада о прокуренном вагоне".

Читаю Кочеткова,

Тяжелая судьба.

Но живо, живо слово

и рифма не слаба.

Не потускнел твой гений,

со временем не стих.

Сквозь толщу потрясений

к нам твой прорвался стих.

"Баллада о вагоне"

взлетит под потолок;

по всей стране в ладони

твой первый сборник лег.

Избегнув катастрофы,

вернулся ты домой

и эти чудо-строфы

поднял над головой.

При людях - мягкость, робость;

зато душа - стилет.

И вечно рядом пропасть,

Коль истинный поэт.

В клуб надевай манишку

и сам себе не лги;

пусть чешут кулачишки

бессонные враги.

У них одна забота:

стереть бы в порошок;

ведь бездари охота

сказать: "И ты не Блок..."

Но сгинут-сдохнут гады;

наступит Страшный суд;

и все твои баллады

читателя найдут.

На то и ищем слово,

стирая пот со лба...