Юлий Ким - Светло, синё, разнообразно… (сборник)

ГЕРЦОГ. По-моему, все понятно, господа. То, что предлагает ее превосходительство, по сути своей просто: невыгодные занятия упразднить, а выгодные увеличить. Неумеющего обучить, а умеющему не мешать. Искать себе чести, а не места. Короче: хорошо и добросовестно исполняй свое дело, тогда и общее процветет.

ХОР.

Слава, слава, край родной!..

ГЕРЦОГ (останавливая жестом). Барон фон Ратенау! Вы проявили столько вкуса и уменья, когда укрепляли европейскую кухню турецкими поварами – берите шире! Поставьте нам науку и образованье – и ваше имя обессмертится в веках!

РАТЕНАУ. Ваша светлость! Всецело и всегда.

ГЕРЦОГ. Барон фон Ленау. Вы достаточно преуспели в воспитании гроссбахского стрелка – дайте нам гроссбахского земледельца, пусть о нем заговорит вся Европа.

ЛЕНАУ. Ваша светлость! Заговорит!

ГЕРЦОГ. Господа бароны! Я намерен ознакомить ее превосходительство с нашим герцогством. Поездка займет неделю, и вы вполне успеете приготовить ваши предложения к нашему приезду. За дело, господа, за дело! Будем достойны нашей эпохи – эпохи Просвещения!

ХОР.

По окончании гимна расходятся все, кроме Ансамбля.

АНСАМБЛЬ

Расходятся недовольные.

ГЕРЦОГ и КЛЕРОН собираются в отъезд.

КЛЕРОН. Герцог… по-моему, вы испортили мою речь.

ГЕРЦОГ. Я?!

КЛЕРОН. Я провозглашала принципы! Я намечала цели! Достоинство, разум, просвещение! А вы сразу – наука-техника, сельское хозяйство…

ГЕРЦОГ. Сказавши «а», надо говорить «б».

КЛЕРОН. У-у-у, боши проклятые! Умрете от своей логичности.

ГЕРЦОГ. А вы – от нелогичности. Лягушатники!

КЛЕРОН. Да уж лучше лягушатники, чем колбасники!

ГЕРЦОГ. Это чем же?

КЛЕРОН. Француз никогда не упрекнет женщину в непоследовательности, а немец – всегда. И это после того, как я вернула ему казну, укротила жуликов, провозгласила великие принципы, каких в Европе никто еще не провозглашал, кроме Греции, и то две тыщи лет тому…

ГЕРЦОГ. Ваше превосходительство! Большое спасибо. Года через три мы объявим республику…

КЛЕРОН. Через год!

ГЕРЦОГ. Свергнем меня с престола и отрубим мне голову.

КЛЕРОН. Хм. Тогда не будем объявлять республику. Конституционная монархия – и все, и хватит! Что может быть лучше просвещенного абсолютизма? Обожаю! И всенародная справедливость, и царственная красота! Кареты скачут, плюмажи вьются, штандарт машет, ликованье, фейерверк – нет, жалко, жалко без этого! И казнить никого не надо.

ГЕРЦОГ. Да боюсь, придется.

КЛЕРОН. Но именно у вас, ваша светлость, будет исключительное право прощать и миловать. «Мы, Александр фон Гроссбах, нашей монаршей милостью даруем…» – что мы даруем?

ГЕРЦОГ. Всю нашу жизнь и сердце – первой и единственной возлюбленной нашей Клерон.

КЛЕРОН. Да, любовь моя, да!

Объятие.

Я хочу, хочу, чтобы ты был первым среди европейских монархов: самым мудрым, самым милосердным и очень богатым! Я ужасно тебя люблю, до того люблю, что, пожалуй, ограничу избирательное право. А пока – вперед, великое герцогство Гроссбах должно знать своего премьера! Боже мой, целую неделю мы будем с тобой неотлучно! Надеюсь, у тебя есть где-нибудь уединенный замок?

ГЕРЦОГ. Самый красивый – в Гроссбрюнне.

КЛЕРОН. И чтобы плющ по каменной стене…

ГЕРЦОГ. А это в Гроссенштейне.

КЛЕРОН. И чтобы среди роз благоуханных всю ночь фонтан немолчный ворковал…

ГЕРЦОГ. Кажется, в Гроссбауэре… прямо под окнами.

КЛЕРОН. Вперед, в Гроссбауэр! в Гроссбрюнн! В Гроссенрай и Гроссблаженство! Рыдай, столица, плачьте, придворные – вам оставляем мы неусыпные труды и новые заботы. Ничего, ничего: поломать голову всегда полезно.

ГЕРЦОГ. На этот счет будь покойна: к нашему приезду тебе выроют огромную яму…

КЛЕРОН. Нет, ты совершенно меня недооцениваешь! Казенный ящик заперт намертво: замок секретнейший, ключ неизвестно где – это раз. Моя правая рука, испытанное ухо и верный глаз остаются здесь: Бабетта человек театральный, шпионит как кошка! – это два.

ГЕРЦОГ. И все равно они нас надуют – это три.

КЛЕРОН. Они уже рыли мне яму, сами же в ней и оказались. Ну чего ты боишься? Мы талантливее, мы их переиграем.