Альфред Теннисон: Поэтический мир прерафаэлитов

Тьму разрывая, спустится он,
Бог полуночный, возлюбленный нами,
Чтобы наутро ты был исцелен,

Ибо он властвует над сердцами.
Счастлив ты или бедой сокрушен —
Всех нас овеет своими крылами
Сон.

A roundel is wrought as a ring or a starbright sphere,
With craft of delight and with cunning of sound unsought,
That the heart of the hearer may smile if to pleasure his ear
A roundel is wrought.

Its jewel of music is carven of all or of aught —
Love, laughter, or mourning, — remembrance of rapture or fear —
That fancy may fashion to hang in the ear of thought.

As a bird’s quick song runs round, and the hearts in us hear
Pause answer to pause, and again the same strain caught,
So moves the device whence, round as a pearl or tear,
A roundel is wrought.

Сработать рондель, будто обруч на сфере астральной:
С восторгом выковывать звук, неизвестный досель;
Чтоб веяло светлой улыбкой от рифмы хрустальной,
Сработать рондель.

Найти этой музыки грань в чем угодно — вот цель:
В веселье ли, страхе, любви, в тишине погребальной;
От блеска иллюзий, мудрец, отрекаться тебе ль?

Как эхо отрывистых возгласов птицы печальной
Стихает вокруг, и внезапно — ответная трель,
Из жемчуга слёз может разума круг шлифовальный
Сработать рондель.

Last night, ah, yesternight, betwixt her lips and mine
There fell thy shadow, Cynara! thy breath was shed
Upon my soul between the kisses and the wine;
And I was desolate and sick of an old passion,
Yea, I was desolate and bowed my head:
I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion.

All night upon mine heart I felt her warm heart beat,
Night-long within mine arms in love and sleep she lay;
Surely the kisses of her bought red mouth were sweet;
But I was desolate and sick of an old passion,
When I awoke and found the dawn was gray;
I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion.

I have forgot much, Cynara! gone with the wind,
Flung roses, roses riotously with the throng,
Dancing, to put thy pale, lost lilies out of mind;
But I was desolate and sick of an old passion,
Yea, all the time, because the dance was long:
I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion.

I cried for madder music and for stronger wine,
But when the feast is finished and the lamps expire,
Then falls thy shadow, Cynara! the night is thine;
And I am desolate and sick of an old passion,
Yea, hungry for the lips of my desire:
I have been faithful to thee, Cynara! in my fashion.

Вчерашней ночью тень вошла в порочный круг
Недорогой любви, и дрогнувший бокал
Едва не выскользнул из ослабевших рук;
Я так измучен был моей любовью старой;
Да, я был одинок, я тосковал:
Но я не изменял твоей душе, Кинара.

Пылая, я лежал в объятиях чужих,
Грудь прижимал к груди — и поцелуи пил
Продажных красных губ, ища отрады в них;
Я так измучен был моей любовью старой;
Проснулся я — день серый наступил:
Но я не изменял твоей душе, Кинара.

Я многое забыл. Как будто вихрь унес
Веселье, буйство, смех, лиловый блеск чулок,
И танцы до утра, и мусор смятых роз;
Я так измучен был моей любовью старой;
Из памяти я гнал немой упрек:
Но я не изменял твоей душе, Кинара.