Татьяна Кузовлева - Одна любовь

Сумерки эти едва ли в ней главное смыли:

Как не реален и призрачен утренний мир,

Хрупок ледок, по которому жизнь моя вновь

Утром легко к твоему устремляется взгляду...

Жалостью я называла когда-то любовь.

Зачем ты случайному зову

Навстречу рванулась, строка?

Здесь ветер гудит над Гудзоном,

Гоня по воде облака.

Вот так и тебя он погонит,

Срываясь внезапно на свист,

Подхватит, закружит, обронит,

Забудет, как высохший лист.

Вернись! Твой роман с ним не вечен,

Вам вместе не быть никогда.

Он лишь со скитаньем повенчан

И рвётся незнамо куда.

К бумаге его не приколешь,

У ветра – особый резон.

Ты хрупкою рифмой всего лишь

Заденешь свинцовый Гудзон.

В преддверье лета, в предвкушении сирени,

В высоких сумерках, где молча гибнут тени,

Где зверь готов смахнуть остатки лени

Ритмичными ударами хвоста;

Где в чащах спит голодный дух охоты,

Где так опасны рек водовороты

И дробная кукушкина икота

Там воздух над деревьями слоится,

Там всё острее проступают лица

От нас совсем немного надо им:

Упоминанье имени, когда На небе всходит первая звезда.

И, трогая свечи живое пламя, Почувствовать, что нет границ меж нами.

Возвращаются ветры на круги своя,

И с востока на запад летит колея

И без пауз – к востоку, по кругу.

Ах, как кольца свиваются туго!

И космический холод касается лба,

По касательной рвётся и тает судьба.

Сколько ей – сколько мне до исхода?

Всё дарю, чем ещё поделиться могу,

И отсюда, где мы друг у друга в долгу, —

Меж каньонов, карьеров, откосов сыпучих,

Где, царапая дно, ветер гонит песок,

Где нависли жилища, как гнёзда, на кручах,

Где таинственной птицы звенит голосок;

Где нанизано небо на шпиль кипариса,

Где берёза роняет листву к декабрю,

Где листается книга цветочных капризов,

Там моя, не привыкшая к вечному лету,

Оживёт, отогреется, дрогнет душа,

Этот путь, это время и эту планету

Я как будто забуду студёные ночи,

Нежность снега и вьюги настой колдовской,

Но окажется слишком короток и прочен

Поводок.

Потому и мечусь между тех, кто любимы, Где две суши одним океаном свело...

В нашей жизни, наверное, всё совместимо.

Но у каждого – время и место своё.

Каменный каньон,

Памяти Риммы Казаковой

Всю жизнь – как по лезвию бритвы.

Назад отводя локотки,

Ломала привычные ритмы,

И в страстном сражении с ложью,

Её угадав за версту,

Одна, без страховки, без лонжи

И жизнь свою неудержимо

Сжигала, пока не сожгла.

Любима была, нелюбима.

Но главное – не изменила

Ни сути, ни цели своей.

И всех, кто обидел, – простила.

И там, у Святого порога,

От плоти освобождена,

«Грешна ли?» – услышав от Бога,

И прежде, чем снова вернётся,

Иные освоит пути.

А нам ещё только придётся

А нам ещё словом и взглядом

Искать на земле её след,

И видеть, и чувствовать рядом

Тамаре Жирмунской

1

…В пальто распахнутом по улице

Идёшь, подхваченная маем,

И лишь у горловины пуговица

Раскрылья лёгкие сжимает.

Короткой оттепели крестники,

Мы жили строчками крылатыми, —

Влюблённые, почти ровесники,

Там вновь – весенняя распутица,

Вокруг то солнечно, то сумрачно,

Там ты опять идёшь по улице,

Несёшь средь говора московского

Лица рисунок романтический,

Как с полотна Боровиковского

Сошедшая в наш век космический.

2

Скупей улыбки, встречи реже,

Но всё же в сокровенный час

В кругу ровесников мы те же

Мы пьём неспешными глотками

За то, что снова мы не врозь,

За лучшее, что было с нами,

И блещут тосты, строки, взгляды, И смех взрывается, звеня…

Лишь зажигать огня не надо. Не надо зажигать огня.