Лариса Миллер - Четверг пока необитаем

Весне я сильно надоела.

Я ей прохода не даю.

То говорю: «О, как ты пела

Сегодня!», то сама пою.

Для всех ручьёв ищу сравненье.

Не пропускаю ничего.

А ведь она живёт и мненья

Не спрашивает моего.

Текущий век, будь выносим!

Уж даже не прошу – будь кроток!

Ведь человек – он тот же слёток.

Не надо больше Хиросим.

В ответ наморщил он чело:

«Не делайте меня кровавым.

Позвольте моим водам, травам

И небу вас любить светло».

Весна сквозит. Всё настежь. Всё насквозь.

Сквозь тонкий слой просвечивает ось.

Повсюду лишь прозрачные слои,

Как будто нынче в мире все свои,

И больше нет секретов никаких.

А если б были, негде прятать их.

Боже мой, я опять прогуляла урок,

Я рутинное что-то опять прогуляла,

Я на праздник весенний его променяла,

И гуляет со мной удалой ветерок.

Коль чему-то учиться, то лишь у него —

Вдохновенью, паренью, азарту, порыву

Всех обнять и обшарить – и рощу, и ниву,

Будто ласки достойны все до одного.

Я пела голосом вторым

В ребячьем хоре в музыкалке.

Порыв петь голосом, пусть жалким

И тихим, был необорим.

Вот нам учитель подал знак.

Поём мы: «Сени мои, сени».

Век канул. От меня спасенья

Всё нет. Не замолчу никак.

Всё тем же голосом вторым,

Кому-то, кто звончее, вторя,

Пою, пою в волшебном хоре

Днём вешним, зябким и сырым.

Увидишь, выслушав меня,

Что я пишу на злобу дня.

Из новостей совсем горячих —

Явленье лютиков цыплячьих

В горячей точке, где припёк.

Вот весть какую приберёг

Апрель, когда в свой день последний

Прощался с рощицей соседней.

Не трогайте меня. Хочу остаться в норке,

Где шторки на окне, на скатерти оборки,

Где книжный шкаф пузат, журнальный столик кругл,

Где непременно есть медвежий тёплый угол,

Который, как и всё, что в доме окружает,

Атаку всех ветров успешно отражает.

Жизнь, жизнь…

То я навстречу устремлялась ей,

То я спасенья от неё искала,

То глаз с неё влюблённых не спускала,

То мне казалось – нет её черней.

То говорила, что она – тщета,

То ей пеняла, что неумолима.

Ну а она глядела, молча, мимо

И улыбалась уголками рта.

Слава Богу, пока кое-что ещё в мире рифмуется.

Ну а если рифмуется, значит почти что целуется,

Прикасается бережно и пребывает в согласии.

Небо глаз всё не сводит с земли —

своей взбалмошной пассии.

Потому-то, наверное, рифма мужская и женская

Так способны звучать, что и скорбь выносима вселенская.

Стихи сочиняю. Стихийное бедствие.

Бессонница, боль головная, как следствие.

Неужели влюблён не в меня

Этот май и не мной он болеет,

Когда, тратя себя, не жалеет

Своего заревого огня?

Неужели, страстями живя,

Он не мне адресует признанье

И напрасно теряю сознанье,

Внемля жарким речам соловья?

Если кто-то ушёл, чтоб уже не вернуться,

Должен мир на мгновение перевернуться.

Если кто-то дышать перестал на века,

Грозовыми обязаны стать облака.

Ветер должен терзать, точно жалоба слёзная,

Завывать, тосковать, как собака бесхозная.

Смерть, не стой на дороге. Ведь ты не прозрачная.

Видишь, жизнь начинается летняя, дачная.

В пять светает, и птицы щебечут с пяти.

Уходи, не маячь и косу прихвати.

«Да не будь меня в мире, – она мне ответила, —

Ты б ни света, ни лета, ни птиц не заметила».