Анастасия Горнунг - Упавшие зерна. Бегущие ландыши

Каждая заново бьётся волна,
Ты ж вековые хранишь времена,
Старые песни да новые были —
Все о тебе – до сих пор не остыли.

Песня о Разине, где ты слышна,
Где ты, персидская, пела, княжна:
«Эх, коль не кинешь мя, режь меня, режь мя!»
Кинешма, Решма! Эх, Кинешма, Решма!

Но только пена шуршит у винта,
В небе далёкая спит высота,
Спят облака, но дробясь в отраженье,
Сверху спокойные – снизу в движенье.

Плещется Волга в борта парохода,
В дивные дали влечёт нас Природа.
Грудь согревает твоё остриё,
Солнышко-Ведрышко, счастье моё!

Долго я ощупью шел наугад,
Жизнь моя! Юность! Я нØ жил в те годы,
Не от того ли я нынче так рад
Позднему счастью, дыханью природы.

Вот я вхожу под сквозящую сень,
Слышу движенье и подступы крови,
Будто гляжу сквозь кору и весь день
Вербам ли, птицам ли радуюсь внове.

Соки наверх поднялись из глубин
К почкам набухшим. Прозрачны и черны
Снежные глыбы в лесу, и со льдин
Воды с журчаньем бегут, непокорны.

Будто Снегурочка в роще поет,
Чьей-то свирелью томится печальной,
Отзвуком из лесу, песней плывет,
Розовым облаком, памятью дальней.

Время ль уходит судьба ль надо мной,
Но с каждым годом в погоду такую
Призрачней, тоньше при встрече с весной
Счастьем томлюсь и без солнца – тоскую.

Наш челнок слегка качается,
Чуть поёт под ним вода,
А вдали обозначается
Одиночная звезда.

И закат, и церкви белые,
То разрознены, то в ряд,
Как века окаменелые,
Словно призраки стоят.

И налитые озёрами
Беспредельные луга,
И повсюду перед взорами
В жёлтых отсветах стога.

Запах сена, запах времени,
Праздных мыслей череда,
Дни без роду и без племени,
Отшумевшие года.

Дремлет вечность, а мгновенная
К вёслам ластится волна,
Входит в город сокровенная,
Не простая тишина.

В белый час ночной бессонницы
Из-под тёмных куполов
Нам не шлёт она со звонницы
Перезвон колоколов.
Не поётся ей, не бредится
Средь безмолвия и сна,
А за Волховом Нередица
В тёплых сумерках видна.

Мост возле Сызрани. Как долги
Его столбы в окне сквозь дым.
Луна бескрайность тёмной Волги
Зажгла сияньем голубым.

Разлив весенний, необъятный,
Огни далёких берегов,
Природы голос, сердцу внятный,
И постижимый, и понятный
Небес полуночный покров.

Глядишь вперёд и ждёшь, и знаешь
Куда ведёт судьба твоя,
Звездой рассветной, дымом таешь
И вдруг, как внове, припадаешь
Губами к чаше бытия.

Верховский, друг мой, милый Юрий,
В Москве мне было недосуг:
Гонимый сердца вешней бурей,
Спешил я к счастью, как Меркурий,
Вступая жизни в новый круг.

В пути спокойней. Вспоминаю
И Вас, и всех. Гляжу в окно
На талый снег, на птичью стаю.
И сам, как озимь, прорастаю,
Пью воздух, крепкий как вино.

Леса встают из вод зеркальных,
На глади их отражены,
И после дней зимы печальных
Среди полей больших и дальних
Я сам как ветер всей страны.

Неугомонный, неуёмный,
Как я хочу, окончив путь,
Не одинокий, не бездомный,
Через простор страны огромный
Вам руку дружбы протянуть.

И вот я в том краю, где всюду смерть прошла,
Куда незваная она явилась в гости,
Где всё разорено и выжжено дотла,
Где остовы домов и человечьи кости.

Но всё же теплится, из тленья вновь встает,
Таясь и крадучись выходит из под гнёта
Жизнь сквозь развалины своим путем идет
К родным урочищам искать и звать кого-то.

А в воздухе весна и талый снег в полях,
И жаворонков песнь – незримых щебетанье,
И шустрые скворцы шумят в своих домах,
А в сутолоке их и радость и старанье.

Земля родимая! Воскресни из огня,
Пожаром закались, коль должно быть пожару!
Перед лицом войны, при полном свете дня,
Своим страданием испепели меня
И силу вещую дай песенному дару!