Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Чашей малою качаясь, говоря с самим собой,
Нежно впил глоточек неба колокольчик голубой.
Он качнет свой взор налево, сам направо посмотрев,
На земле намек на небо, колыбелится напев.
А с бубенчиками дружен, серебра зазыв живой,
Колокольчик тройки мчится по дороге столбовой.
Говорунчик, гормотунчик, под крутой дугою сказ,
Двум сердцам, чей путь в бескрайность, напевает: «В добрый час».
Что законы? Перезвоны легче пуха ковыля.
Что родные? Два живые, двое – небо и земля.
И уж как он, колокольчик, сам с побегом столь знаком,
Бьется в звонкую преграду говорливым язычком.
Коренник – как бык могучий, шея в мыле, пламя взгляд,
А встряхнутся пристяжныя, – и бубенчики звенят.
И пером павлиньим веет, млеет шапка ямщика.
Как бывает, что минута так сладимо глубока?
В двух сердцах – один созвучный колокольчик-перебой.
Взор «Люблю!» во взор излился. Колокольчик, дальше пой.
Шире. Дальше. Глубже. Выше. Пой. Не думай ни о чем.
Солнце степь – всю степь – рассекло – как мечом – одним лучом.
Скрылись в солнце. И, качаясь, говорит с самим собой –
«Жив я, впив глоточек неба!» – колокольчик голубой.

Как не любить тебя? В горнице сердца, где все – сребробить,
Все – златоткань, мне желанно любимую тайну хранить.

Нежная тайна открылась мне в песне, звеневшей – тоской.
Берег цветах был, но сердце хотело на берег другой.

Нежная тайна, и в зиму, и в стужу, светла и жива.
Вдруг засияет в серебряной иве, расцветшей едва.

В вербной субботе свечой пред иконой взнесет свой закон,
Взоры потупит – и вдруг в колокольный схоронится звон.

Ласточкой быстрой, летя, прощебечет о счастьи гнезда;
Тучкою к тучке прижмется, примкнется, плывет череда.

Тихо скользнет в голубой колокольчик, лазурный качнет,
Звонкия пчелы, возьмите веселый – здесь в россыпи – мед.

Нежная тайна в березовой роще раскрылась в весне.
Тонкое жало в душе задрожало, скользнуло по мне.

Тонкий был очерк той девушки ясной, которой я ждал.
С птицами были, и хмельно испили хрустальный бокал.

Где же ты? Где же? Все реже и реже встаешь ты в судьбе.
Все мои мысли и все мое сердце – одной лишь тебе.

Что ж все теснее, короче те ночи в жерле черноты,
Где златоюной, под пенье, под струны, мне видишься ты?

Где же зарницы? Прилив огневицы? Играющий гром?
Серп Новолунний на Море дорогу пролил серебром.

Так ли дойду я, любя и тоскуя, до милой моей?
Где же дорога, ведущая строго к сверканию дней?

Дрогнули Спящей Царевны ресницы. О, жажда в крови.
Сила родная, от края до края восстань. Позови!

Россия в Русском сердце – всюду,
  Будь мыв раю или в аду.
  Прими изгнанье – как беду,
Но воле верь своей и чуду.
Наш путь – к родному изумруду,
  В свой час я в сад родной войду.
Пусть боль грозит мне отовсюду,
Пусть в грозной пропасти я буду, –
  И в ней мне Бог дарит звезду.

От сентября до сентября
Мой старый год и год мой новый.
От своевольнаго царя
Иной ваш счет. А я не зря
От сентября до сентября
Свиваю нить моей основы,
  В листе мне золотом конец,
  В опавших листьях мне начало.
  В багряной осени – венец.
  Я отдыхаю, мудрый жнец.
  И чу, синица, мой певец,
  Хрустальным звоном зазвучала.
Бродяга-ветер у ворот,
Но крепко заперты амбары.
Зерно к зерну – вернейший счет
Того, что было, что придет.
В знак году новому – не лед,
Зерно дает мне год мой старый.
  Святыня ржи, овес, ячмень
  И россыпь желтая пшеницы –
  Мой годовой свершенный день,
  Мой старый год – немая сень
  Над замиреньем деревень
  И улетающия птицы.
По льду люблю я быстрый бег,
Порошу первую и сани.
Но старый год мой, полный нег,
Пред тем как выбелить свой снег
И долгий мне сковать ночлег,
Являет весь размах сверканий.
  Последним годовым огнем
  Леса он превращает в терем.
  Заморским сыплет янтарем
  И в землю брошенным зерном,
  Его мы озимью зовем
  И ей мы в перезимье верим.
В знак году новому горя,
Он яблок дал мне в кладовую.
В них благовонная заря.
Ранет. Антоновка. Не зря,
Я славлю злато сентября,
В багряности благовествую.
  Рубин анисовки красив.
  Кусни. Тут прямо – губы в губы.
  Арабка. Восковой налив.
  Фонарик, диво между див.
  От яблок я душист и жив.
  Я не Адам. Мой рай – сугубый.
Огонь и в поле, и в избе, –
Поет о сентябре былина.
Но есть ущерб в его судьбе,
И кем-то молвлено в журьбе: –
Одна есть ягода в тебе,
И та – лишь горькая рябина.
  Кто это молвил, очень прав,
  Но речь его скользнула с краю.
  Находчив деревенский нрав.
  И, для продления забав,
  С огнистым горькое смешав,
  Рябиновку я наливаю,
Итак, вы видите, не зря
Здесь ходит стих мой скороходом.
Но что ж? Не рознь календаря,
А дух един – для нас заря.
Тесней. И, жизнь боготворя,
Воскликнем дружно: С Новым Годом!