Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Высокие горы, внемлите,
Я к вам прихожу на ночлег.
Хочу я высоких наитий,
Люблю я нетронутый снег.

Люблю я со срыва до срыва
Добросить свой голос в горах.
Как серна мелькает красиво,
Ей пропасть – забава, не страх,

Как тянутся там подо мною
Волокна в течении мглы.
Как кличут над горной стеною,
Владыки пространства, орлы.

Вот равнина. Вот дорога.
Вот немного отойди
От родимаго порога.
И еще, туда, где строго
Светят выси впереди.

Опираясь равномерно
На упорный посох свой,
Ты увидишь здесь, наверно,
Как в горах красива серна,
Будешь сам вдвойне живой.

Серна любит забавляться
На ребре крутой скалы.
В срыве ужасы нам снятся.
Серне любо проясняться
Над зазывом нижней мглы.

Чем со тьмой она несходней,
Тем ей легче ниц скакнуть.
Глянет, прянет в срыв исподний.
Ах, в деснице быть Господней
Это самый верный путь!
Вон уж где? На том изломе.

Через пропасть пред тобой.
Нет, не в сером, тесном доме.
Все – ничто, поверь мне, кроме
Как в судьбу играть с Судьбой.

На лесной раскаленной дороге
  Предо мной разошлись три пути.
Я грустил, размышляя о Боге,
  И не знал, мне куда же идти,
Если прямо, – там Синее Море,
  Прекращает мой путь Океан,
Он прекрасен в сапфирном уборе,
  Но не водный удел здесь мне дан.
Если вправо, – все к тем же я людям,
  В пыльный город приду. Не хочу.
Там во всем несогласны мы будем,
  Нет пути там до сердца лучу.
Рассудив, я направился влево,
  Начиная от сердца во всем.
И пошел я с куделью напева,
  Мы с мечтою и вьем, и поем.
Повстречался мне крест придорожный,
  Там сидит одинокий старик.
Безнадежный – и с тем бестревожный,
  Изможденный, изношенный лик.
Но в глазах, что глядели так прямо,
  Словно зеркало Солнцу с земли,
Мне почудилось таинство храма,
  Только-только там свечи зажгли.
Но в глазах, что смотрели, мерцая,
  У того, кто забылся, один,
В них зеленая тайна лесная,
  Что проходит по зыби вершин.
Полюбился мне нищий тот старый,
  Близь него я тихонько присел.
Он смотрел в особливыя чары,
  Мне незримый, он видел предел.
Я вложил ему в руку монету,
  Еле дрогнув, он что-то шепнул.
Но, глазами прикованный к свету,
  Он лесной принимал в себя гул.
Мы потом говорили немного.
  «Что дадут, – все я малым отдам».
Мне открылось, что стройно и строго
  Вся дорога – дорога есть в Храм.
«Ты один. И один я. Нас двое».
  И ушел я, весь в пламенях сил.
И шепнуло мне сердце слепое: –
  «Это Бог здесь с тобой говорил!»

Я спал. Глядел. В окне слюда.
В нем ходит синяя звезда,
  И схимницы там сонныя,
  Все златоиспещренныя,
Перед иконой преклонясь,
К земле ведут от неба вязь,
  В три полосы, трерядную,
  Дорогу неоглядную.
От нас, от здесь, до неба мост,
И к нам, с высот превыше звезд.
  Узорами зелеными,
  С молитвами, с поклонами,
Ведут оне дорогу-путь,
Что входит в грудь когда-нибудь.
  Икона та огромная,
  Высокая и темная,
Из золота у ней оклад,
А перед ней лежит булат,
  И башмачонки малые,
  Ах, стоптаны, усталые,
Помолятся, – и в пыль дорог,
В движеньи малых детских ног.
  И было мне вещание
  Из мглы златомерцания: –
«Не все сюда. Иди туда,
Где синяя горит звезда.
  Пройди непостижимыми
  Пожарами и дымами».
И грянул тут вспененный вал,
Я пал, икону целовал,
  Отца и мать любимую,
  И темь – и земь родимую.
И вот иду. Качну беду, –
Уходит прочь. Я часа жду.
  За полем, за речонками,
  Слежу за башмачонками,
У коих стоптан каблучок,
Но каждый шаг их мне намек.
  Над омутами старыми
  Я прохожу пожарами.
Я знаю: Синюю звезду,
Идя, как луч, в пути найду.
  Мне светит мгла иконная,
  Вся златоиспещренная.

Я войду в зарю закатную
Чрез поля, через луга,
Доведу тропу стократную
В заревые берега.

Возле солнечной излучины
Подожду, она светла,
Но, поняв, что все замучены,
Кем душа моя жила, –

С края пропасти сверкающей
Брошусь прямо я в зарю
И свечою догорающей
В бездне солнечной сгорю.