Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

Марина, пережив то испытанье,
Где ночи свет сменился черным днем,
Где милый с окровавленным лицом
Упал — и навсегда — на луговину, —
Преобразилась в новую Марину.

Был детский мир, — как василек он цвел,
Несмело заглянув за частокол
Своими светло-синими глазами.
А дальше что? Холодными слезами
Блеснуло горько золото ресниц.
Пустыня без надежд и без границ,
Где замолкает даже речь живая.
Не раз, печальная, перебирая
Раздумий нить, припомнила она:
Был теплый день, счастливая весна,
Ягнята разбежались по долине,
Пастух играл на дудке…
Что ж Марине
Приснилось, померещилось тогда?
Ее душа, как чистая вода,
Вдруг отразила толпы незнакомых
Людей. В наивно убранных хоромах
Под звуки бубнов, скрипок и цимбал
Досужий люд беспечно танцевал.
В тех людях было что-то от старинных
Рассказов деда — в них, таких картинных,
Наряженных в парчу и красный шелк…

Но тучи вдруг нашли. Пастух замолк.
Из лога с ветром сырость потянулась,
И волшебство развеялось, проснулась
Марина, песню тихо завела —
Завез проезжий в тишину села
Ту песню, чтоб росла, не сиротела.
Не думала Марина, что́ запела
И как, — но не могла она молчать.

О песня! Где слова мне отыскать,
Достойные высот твоих, святая?
Ты — плеск реки, ты — боя медь густая,
Ты — сумеречный шорох камыша…
Народа ты великого душа!
Сердца глубокой грустью наполняешь,
Манишь, зовешь и дали открываешь.

Прими, прими и от меня поклон!
Пускай, лукавством, ленью отягчен,
Я шел порой неверными тропами,
Но у тебя холодными ночами
И помощи и отдыха искал
И голову больную приклонял
К твоей знакомой ласковой ладони.
Спасибо, мать! Хотел бы я на лоне
Твоем родном навеки опочить!

Оборвалась мгновений светлых нить…
Марина, пой! За песенкой чуть слышной
Забудется мираж палаты пышной,
Свободный танец радостных людей
Замрет в душе израненной твоей.
Был страшен сон — страшнее пробужденье,
Когда к свободным людям на мгновенье
Невольница Марина попадет…

Полями ночь, полями тень идет,
Полями бродят шорохи и звуки;
Деревья скорбно простирают руки,
Их речь бессвязной жалобой полна…
Кому? Никто не скажет. Тишина.
Молчит покамест туча грозовая,
Но притаилась, спину выгибая,
За черным бором. Молния — и тьма.
Далекий гром — и снова тишь нема.
Сорвался вихрь, ошеломляя шумом,
Промчался мимо всадником угрюмым,
Который стремя потерял в бою,
А с ним и славу потерял свою,
И конь несет его, почуяв волю,
По жуткому испуганному полю,
Спасая от негаданной беды.
Деревьев мощных дрогнули ряды,
Затрепетали вдруг, загомонили,
И травы стебли долгие склонили,
И зов недобрый в дали понесло.
И смолкло всё… Таинственное зло
Накрыло небо и к земле прижалось.
Казалось, в мире вовсе не осталось
Ни радости, ни солнца, ни тепла.

В такую ночь к окрестностям села
Девичьего Марина подъезжала.
От страха ничего не ощущала,
Как будто вся окаменев, она;
Сегодня только словно бы от сна
Очнулась, но безрадостно встречает
И пробужденье. Как гроза, пугает
Ее грядущее; как злая ночь,
Паныч проклятый не отходит прочь,—
Ни убежать, ни вырваться, ни крикнуть!
Растаять бы, как облако, поникнуть,
Растаять, словно в небе синий дым…

Внезапно голос подает Максим,
Убогий старичок, — его послали
Доставить девушку:
«Эге! Болтали,
Болтали люди, будто бы… того…
Пройдет беда… конечно… ничего…
Пустое дело… Вот хоть бы с тобою,
Хоть, говорю, с тобою…»
— «Что — со мною? —
Откликнулась Марина, вздрогнув: ей
Чужим казался голос свой. — Моей
Никто на свете не оплачет доли,
Она пропала, словно ветер в поле…
Ты скажешь — я красива, молода?
Нет, старый! От красы моей беда
И сталася со мной. По злому следу
В проклятое Девичье нынче еду.
Заплакать бы, да слез-то больше нет.
Погибну? Сгину? Всё равно мне, дед,
Придется ли еще пожить на свете…
Я видела вчера: малютки-дети
На выгоне играли… Ну, сказать,
И от земли-то вовсе не видать, —
Гляжу, и больно стало: грязны, голы,
А каждый ведь задорный да веселый,
Точь-в-точь ягнята…
Глаз не оторвешь.
И думаю: а вдруг всё это ложь,
О чем нам люди тайно говорили,
И наши внуки скроются в могиле,
Не повидав счастливых, вольных дней?
Зачем тогда и кто учил детей
Надеяться, смеяться, любоваться
На ясный мир и миром наслаждаться?
Затем, чтобы опять… в глазенках их,
Зеленых, карих, серых, голубых,
Несчастье, ночь, неволя отразилась?
Чтоб радость их в проклятье превратилась?
Насмешка, дед!..»
Ее волненье вдруг
Остановил тревожный дальний звук,
Не дождь, не гром… Неясное движенье…
Так, колыхая наше отраженье,
Пугает нас вечерняя вода…
Стучат копыта… Как тогда, тогда!
Стучат копыта. Замерла Марина,
Оцепенев… Дрожит, гудит долина,
Дрожит дорога… Дрогнул и Максим —
И видит: конь горячий перед ним
Храпит, оскалясь пенистою мордой,
И силуэт, отчаянный и гордый
(Добавлю в целях точности: хмельной),
Ворвавшийся из темноты ночной,
К Марине перепуганной склонился,
Схватил — в седло — и, словно сокол, скрылся,
Пропал в ночи, лишь закурился дым…
И даже крикнуть не успел Максим.