Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

И дед Мусий за внуком поспешил
К оврагу…
Там, в избытке свежих сил,
Сплелись дубы одеждой многолистой,
Цветы вздымают аромат струистый,
Сосновый недалеко шепчет бор,—
И неподвижно руки распростер
Красивый кучер. Он забрызган кровью…
И тихий взор под неподвижной бровью
Не загорится более огнем.
Всё просто, дед! Раздумывать о чем?
Ведь сын твой тоже был забит плетями.
Не удивляйся! Кровью и слезами
Твое житье, житье детей твоих
Всегда залито…
И старик притих.
Он смотрит — и разгадана загадка:
Что для него яснее отпечатка
Вдоль этой смятой, скомканной травы?
Вот, близко от прекрасной головы,
Той головы, что порождала муки
Любви, тоски и горя от разлуки,—
Широкий нож, как золото, горит.
А там, подальше — панский конь лежит,
И след колес, и сбитая подкова —
Всё рассказали старику без слова.
Склонился он, и вот, упав из глаз,
Под солнцем чистый засверкал алмаз.

Примите, сосны, низкий мой поклон!
Хотя в полях Украйны я рожден,
Хоть больше я к дубам привык — не скрою —
Да к рощицам, где летнею порою
Осине светлой нежиться дано;
Хоть я к березкам, в детское окно
Заглядывавшим, нежность не нарушу,—
Пристрастье к вам в мою проникло душу, —
Роскошные, зеленые всегда!
Ваш пышный шум в далекие года
Возник впервые. Дни и поколенья
Текли; церквей заброшенных каменья
Сыпучим порассыпались песком.
Хмельничину и коднинский разгром [114] Кодня — городок, где страшными казнями казнили гайдамаков (XVIII ст.). ,
Как будто мхом, окутали преданья,
А песня, с ветром слившая звучанье,
Из рода в род по-прежнему текла.
Ей всё равно: кровавые дела,
Которыми полна Украйна наша,
И чумака в котле убогом каша,
Охотников затейливый рассказ,
И нежный шепот, сладкий всякий раз
Для тех, кто чтит любовные обеты…
Июльских звезд плывут над вами светы
Иль осень застывает в тишине, —
Шумите вы, как море, в вышине,
Как морю, вам людские чужды цели.
Густеют смол прозрачные капели,
Под солнцем, греясь, дремлет смолокур,
Птиц косокрылых тонкий тает шнур
Меж облаков с чуть розовым отливом, —
А вы, в приволье сладком и ленивом,
Качаетесь, как мачты кораблей,
И лишь порой сквозь мерный шум ветвей
Ударит дятел и замолкнет снова…
Когда же молния сверкнет сурово
И грома разнесется ярый гнев —
Вершин сосновых тот же всё напев,
Лишь более звучит он громогласно.
Земное всё знакомо вам, всё — ясно,
О сосны! Я несу вам свой поклон.

На холмике, видна со всех сторон,
Где два леска смыкаются краями,
Корчма стоит.
С далекими годами
Сроднилось слово это… Скрип колес,
Таранью легкой нагруженный воз,
Волов идут, покачиваясь, пары,
И, как оазис в глубине Сахары,
Домишко, покосившийся давно…
Вот и хозяйка глянула в окно,
Волы, с водой почуявшие ведра,
И тень, и корм, — без понуканья, бодро
Сворачивают на широкий двор…
Нисходит вечер. Звездный светит взор,
Чумацкий Шлях раскинулся, широкий,
Спокойно месяц клонится двурогий,
А чумаки ложатся на ночь в ряд,
О том о сем чуть слышно говорят,
Сменяя lento, maestoso, grave… [115] Музыкальные термины: «медленно, величаво, важно».
Но промолчать нельзя о скверной славе
Вот этой поэтической корчмы:
Ведь здесь дела, исполненные тьмы,
Вершил кулак — «свой брат». Он речью бойкой,
Табачной ядовитою настойкой
Здесь бедняков несчастных покупал;
Здесь эконом с усладой мед вкушал,
Нагайкой поработав тороватой;
Здесь, местью клокоча, конфедераты
Злосчастного терзали шинкаря…
(Вот пламенные строки «Кобзаря»
В моих убогих вспыхнули палатах.)
И здесь бедняк, обтрепанный, в заплатах,
Последнюю корову пропивал…
Как хорошо, что навсегда пропал
Уют корчмы лирический, укромный,
Что больше нет стены тяжелой, темной,
Что канул строй «гармонии благой»!..
Но далее рассказ продолжу свой,
Беря в пример старинные поэмы…