Константин Левин - Признание. Стихи

Юноша едет со мною в купе.
Лет восемнадцати — больше не будет.
Все, что мне надо, — чтоб к этой судьбе
Не обращались жерла орудий.

Кто бы он ни был и кем бы ни стал,
Сколько б ему ни предстало скитаний,
Я бы хотел, чтоб на этот вокзал
Шел он без горьких воспоминаний.

Нас разделяет каких-нибудь семь
Очень существенных лет для обоих.
Нас окружает дорожная темь —
Небо тут завтра блеснет голубое.

Это не столько слова и стихи,
Сколько, поросши лиловым бурьяном,
В старых кюветах гниют костяки
Танковых армий Гудериана.

Если б одни они там полегли —
Стал бы я время терять в разговорах!
Но узнаю средь родимой земли
Прах наших собственных «тридцатьчетверок»…

Едет со мной молодой человек,
Строгими смотрит на землю глазами.
Знаю, солдаты: этот — навек
Будет душою высокою с нами.

Мы брали этот город над Днестром,
Тут старая граница проходила.
Тут восемь чудищ — восемь дотов было.
Один теперь. Как память о былом.

Двуглазый, строенный в году тридцатом,
Он абсолютно мертв. Но и сейчас,
Хоть из него и вынута матчасть,
Он уважение внушит солдатам.

Он им напомнит сорок первый год…
И скажет: не всегда я ржавел немо,
Моя артиллерийская система
Немало вражьих разменяла рот.

Карающее детище войны,
Он правому служил, однако, делу,
И вы, что были там окружены,
Не выбросили, братья, тряпки белой!

И ваш огонь на этом берегу
В последние, в прощальные минуты
По-прежнему огнем был по врагу,
Но, может, был и по себе салютом.

Среди тостов всех велеречивых,
Что поднять той ночью нам дано,
Я хотел бы выпить молчаливо
Новогоднее свое вино

За здоровье тех далеких женщин,
С кем пришлось мне в жизни быть на «ты»,
Чтоб у них печалей было меньше,
Чтоб сбылись их скромные мечты.

Чтобы их другие полюбили
Проще и верней, чем я умел.
Чтобы серые и голубые
Их глаза светили мне во тьме.

Чтоб я шел дорогою земною
К общей неминуемой черте,
А они б кружились надо мною
В той, в первоначальной красоте.

С черною немецкою овчаркой
Мы вдвоем проводим вечера
За хорошей книгой и за чаркой
И добра не ищем от добра.

Не читает и не пьет собака —
Умная звериная душа.
Понимает, что к чему, однако, —
Это сразу видно по ушам.

Ничего забавней нет и строже
Этих настороженных ушей.
И замечено: чем пес моложе,
Тем собачий взор его грустней.

Что собаке надобно для счастья?
А не так уж мало надо ей:
Человечье доброе участье,
Тихое присутствие людей.

Я делюсь душою как умею
С каждым, кто в обиде и тоске,
Разговаривать учусь прямее
С каждым на его же языке.

Пес не хуже прочих это ценит,
Только не клянется без нужды.
Он и так по гроб нам не изменит
И не отречется в час беды.

Был я хмур и зашел в ресторан «Кама».
А зашел почему — проходил мимо.
Там оркестрик играл и одна дама
Все жрала, все жрала посреди дыма.

Я зашел, поглядел, заказал, выпил,
Посидел, погулял, покурил, вышел.
Я давно из игры из большой выбыл
И такою ценой на хрена выжил…

Вино мне, в общем, помогало мало,
И потому я алкашом не стал.
Иначе вышло: скучноват и стар,
Хожу, томлюсь, не написал романа.
Все написали, я — не написал.
Я не представил краткого отчета.
И до сих пор не выяснено что-то,
И никого не спас, хотя спасал.
Так ты еще кого-то и спасал?
Да, помышлял, надеялся, пытался.
По всем статьям пропал и спасовал,
Расклеился, рассохся и распался.
Выходит — все? А между тем живу,
Блины люблю, топчу в лугах траву.
Но начал я, однако же, с вина.
Так вот, хочу сказать: не налегаю.
Мне должно видеть трезво и сполна
Блины — блинами и луга — лугами.
И женщину, которая ушла,
Не называй разлюбленной тобою,
А говори: «Такие, брат, дела».
И — дальше, словно кони к водопою.
О трезвость, нет надежнее опор,
Твой чуткий щуп держу я как сапер.
Нет, я тебя не предал и не выдал,
Но логикой кое-какой подпер,
Которая, увы, мой главный идол.