Константин Левин - Признание. Стихи

Красят скамьи и киоски
В белый цвет и голубой…
Маяковский, Маяковский,
Первая моя любовь.

Если мне подадут коня
Даже не быстрых кровей
И если с горем пополам
Я все же взберусь на него,
То всякий порядочный кавалерист,
Случись ему быть при том,
Взглянет, сплюнет, произнесет
Некоторые слова.
Но разве не я когда-то прошел
Курс верховой езды?
И хоть в последней и не достиг
Значительного мастерства,
Однако, бывало, сидел в седле,
Сидел как человек. И конь,
Что был за мной закреплен,
Мог за меня не краснеть.
Вот что значит отвычка.
Опыт, навык, муштра, тренаж,
Не обойтись без вас
В овощеводстве,
В скрипичной игре,
В артстрельбе и в любви.
А как же ты, мое ремесло,
К которому раз в году,
Словно бы к нелюбимой жене,
Вздыхая я подходил?
Ты отомстило мне?
Нет и нет!
Да ведь и было не так.
Какой глупец с нелюбимой женой
Задумал тебя сравнить?
Поэзия, я твой галерный раб,
Прости мне эти слова.
В них все — банальщина, спесь и треск,
Но правды больше в них.
Не знает никто, но знаешь ты,
Как ночью, вдруг пробудясь,
Скачу к столу на одной ноге,
Корябаю слова три,
Чтоб утром, осклабясь нехорошо,
Взяв медленное перо,
Самолюбиво зачеркнуть
Несбывшуюся строку.
А кровью харкать? А изнемочь,
Но победить себя?
Нет, как хотел, я не умел,
А как умел — не хотел.
Короче, не на кого пенять?
Я сроду и не пенял.
А раз не пенял, то нет и проблем.
Проблемы, однако, есть…
Но если некий рептильный бард,
Скромняга или нахал,
Почтительно преподнесет векам
Одутловатый том,
Губ не криви, глаз не сужай,
Завидовать не умей.
Единственно, плечами пожми
И тихо улыбнись.

Дзенькуе, полуполячка из Вильнюса!
Ты тихо вышла из-за угла —
Я и не подумал, во что это выльется, —
И старую шкуру мою прожгла.

Не я — другой тебя обхаживал.
И ничего у нас с тобой.
Ты ходишь в сером, в черном, в оранжевом
И в теплой куртке голубой.

Но как ты ходишь, как ты движешься!
Как вопросительно глядишь!
Вся нега Востока, вся блажь парижская
В тебе спаялись. Какая дичь!

И стыд какой — что об этом думаю
На пятьдесят восьмом году,
Что эту голову темно-латунную
Повсюду высматриваю и жду.

Спасибо, женщина из Вильнюса,
За этот март.
За то, что так сумела вклиниться,
За горький фарт.

За то, что стыдным тем художествам
Учусь опять:
Вставать в бессоннице, тревожиться
И ревновать.

На выставке собак
Владельцев изучают.
Тот, с трубкою в зубах,
Презренье излучает.

А этот делово
Подкармливает, гладя
Эрделя своего,
Скромнейший, видно, дядя.

Но может быть, не так.
Быть может, и напротив.
Идет пижон в летах,
Свое отколобродив.

Блестящи и свежи,
Как в день чеканки деньги,
Две челки изо ржи,
Две лирики, две лжи —
Две замшевые девки.

Прошли в болоньях лбы.
Старик прошаркал с палкой
Под добрые дубы
Останкинского парка,

Встряв в чей-то разговор
О гаражах и кражах,
В коловращенье форм,
В неразбериху красок.

Красив на свой манер,
Брус угольно-лиловый,
Великолепный негр
Подыскивает слово.

Запамятовал он
Породы той названье.
Трясет весь лексикон,
Как мелочью позванивая.

Старушечка ползет,
Как «Т-34»,
Чей гусеничный ход
Огнем перечертили.

Издалека с утра
В дорогу снаряжалась.
«Но где же сеттера?
Их нет? Какая жалость!»

Дождь.
А с утра был зной.
И гончих —
Ни одной.

— Бабуля, их тут нет,
Их выставки отдельно. —
Зря куплен был билет.
И снова — в богадельню.

И говорят зонты,
И думают болоньи:
— Ну, мы-то да, а ты?
Что, спутала спросонья?

Согбенность, немощь, скорбь —
Я все отсек, как Фидий,
Навел свой телескоп
И девочку увидел,

Что между двух борзых
Летела в платье белом.
Ах, английский язык
Таким был скучным делом.

Был сад лилов и тих,
И крут приволжский берег.
И рядом шел жених,
Зеленый офицерик,

Картуз держал в руке.
То было или мнилось?
В балканском далеке
Его звезда затмилась.
На русском языке
Судьба с ней объяснилась.