Евгений Евтушенко - Волчий паспорт

…Прохиндей, у которого служила Нюшка… – разве он не сильнейший аргумент египетской пирамиды о неизменности человеческой природы?

Такова глава «Большевик», где трагедия 37-го года совершенно неправомерно связывается с проблемой «отцов» и «детей». По сути, сыновьям предлагается выбирать себе «отцов» либо «сидевших», либо «сажавших». Третьего выбора не дано. Такой подход к вопросу неверен в самой основе… Насквозь неверна концепция главы «Ярмарка в Симбирске». Пьяная баба, свалившаяся в грязь у кабака, ассоциируется у Евтушенко не с чем иным, как с Россией. Ей в будущем, предвещает поэт, снова явится «мальчик», скажет праведное «Вставай!»…

…Приходит интерес к отстоявшемуся, попытка обобщить историю, а значит, снова должна возникнуть большая форма. В этом отношении симптоматично появление работы Е. Евтушенко «Братская ГЭС». В ней еще нет сквозного действия главных персонажей, как, впрочем, нет и самих персонажей. Евтушенко расправляется со своим талантом, как с кашей: он размазал свое произведение на четыре тысячи строк, которые не сплавливаются в монолитное единство – распадаются на сборник стихотворений. Но в них уже прорезываются, как молочные зубы, эскизы отдельных характеров, написанных сочно и выпукло.

В полемической увлеченности Илья Сельвинский назвал новую поэму Евтушенко «кашей». Но вряд ли это гастрономическое определение что-либо поясняет… На Братской ГЭС Евтушенко очутился не в результате случайного вояжа. Он там просто не мог не появиться. Туда его неумолимо влекли вопросы, взворошенные в начале его поэтической судьбы. Но и в «Станции Зима», путешествуя по миру, он путешествует по своей душе. И, может, не беда, а победа Евтушенко, что в новой поэме ответы оказались весомее тех вопросов, которые он задавал.

Из всех семи великих поэтов, которым молился Евтушенко, не зря он молился лишь одному – Некрасову. Некрасовская боль и любовь, тяга к людям, живущим на огромных просторах России, – вот что органично для сегодняшнего Евтушенко.

Считаем необходимым доложить следующее. 4 октября в Колонном зале Дома союзов состоялся вечер общественности, посвященный 70-летию со дня рождения С. Есенина. Среди выступавших был поэт Е. Евтушенко, прочитавший стихотворение «Письмо Есенину» (текст прилагается).

Стихотворение содержит ряд политических двусмысленностей и выпадов, перемешанных с жалобами поэта на те «гонения», которым якобы он подвергается. Обращаясь к Есенину, поэт признается, что, конечно, «изменилась Русь», однако суть перемен ему до сих пор неясна… Спекулируя на некоторых трудностях нашей жизни, поэт в определенных целях вновь обращается к проблеме культа личности и его последствий. Он изображает имевшие место злоупотребления как «войну с народом», жертвой которой стали якобы «миллионы», и произвольно подверстывает эти «миллионы» к тем огромным потерям, которые понес советский народ в борьбе с фашизмом. Оскорбительно для русского народа звучат слова Евтушенко, в которых он по существу возлагает ответственность за «злоупотребления» прошлого на сам народ. «Никто, как русские, так сам себя не губит»… Особое возмущение вызывает откровенный выпад Евтушенко против комсомола. Демагогически противопоставляя массы комсомольцев, строящих Братскую ГЭС, сеющих хлеб на Алтае, «комсомольским вождям», не желающим якобы понимать творческую индивидуальность поэта и уродующим его душу, Евтушенко истерически кричал с трибуны:

Перефразируя известные строки Есенина, в которых поэт высказывал свое желание «задрав штаны, бежать вослед за комсомолом», Евтушенко прямо заявил: «…мне не хочется, поверь, задрав штаны, бежать вослед за этим комсомолом». Считали бы целесообразным поручить секретариатам правлений Союза писателей СССР (т. Маркову) и Московского отделения РСФСР (т. Михалкову) обсудить недостойное поведение Е. Евтушенко.

…Из всех молодых поэтов, появившихся за последние годы, пожалуй, больше других сказал о себе, и при этом с наибольшей открытостью, Евгений Евтушенко… Аудитория, состоящая из молодежи, раньше признала Евтушенко, чем мы, люди более зрелого возраста. Что-то демагогическое, бьющее на эффект, какое-то самолюбование, а порой нескромная интимность заставляла нас настораживаться при чтении его стихов, изредка и случайно доходивших до нас. Что-то изнеженное, родственное Игорю Северянину, а то и Вертинскому чувствовалось иной раз в его стихах. Но день за днем мы стали все больше узнавать Евгения Евтушенко, поэта разнообразного, неровного, может быть, еще не вполне проявившего себя, но всегда внятного и заставляющего прислушиваться к своему голосу… По первым своим впечатлениям я никак не ожидал от Евтушенко таких полновесных и зрелых стихов, как, например, «Глубина». Я не могу отказаться от желания процитировать их здесь полностью /цитата/. В этих прозрачных до дна стихах Евтушенко следует основному направлению русской поэзии, ясной и глубокой, верной пушкинскому началу.