О, что же отныне мой путь озарит
Таким вдохновительным светом?
Что душу, как ты, освежит, обновит
И врежется в память заветом?
Мне грустно; отныне мне счастья не знать:
Кто видел Неаполь, тому умирать.
Март 1834
Зеленый сад, фонтан и розы;
Над зеркалом воды прохлады полный дом;
С навеса вьющиеся лозы;
Стена заветная кругом
(Приют домашних тайн), а в стороне кладбище;
Ряд кипарисов, минарет —
Вот очерк твой, восточное жилище!
Восток! вот милый твой привет!
О! в этом светлом заточенье,
Наверно, жизнь как сон легка.
Понятно лени здесь влеченье,
Понятна сладость чубука.
Сядь у окна, кури, — дым вьется, взор ликует,
Ряды картин мелькают пред тобой,
Как будто их живописует
Волшебный перст, лелея отдых твой.
Здесь — ткань пролива голубая
С живыми, яркими узорами ладей;
Там пирамиды гор; там башня вековая,
Увечный страж гробов минувших дней;
Подале цепь дворцов; а дале у потока
Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев,
И всё озарено алмазным днем востока,
Как рай очами райских дев.
Но вот за синею громадой Истамбула
Закат то розами, то золотом горит;
Свой звездный плащ ночь тихо развернула,
Умолк последний звук молитвы. Море спит.
Ты близок, час утех и чувственности страстной.
О! сколь пророка благ закон!
Для мысли — светлый мир; для неги — мир прекрасный
Гарема чистых дев и жен.
И правоверного приемлет
В ревнивый свой чертог решетчатый гарем.
На персях счастья там он дремлет,
Там предвкушает он Эдем.
Но только тонкий луч востока
К его очам сквозь полог проскользнет,
Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка,
Любуясь зрелищем холмов своих и вод.
1836
От всех тревог мирских украдкой,
Приятно иногда зимой
С простудой, с легкой лихорадкой
Засесть смиренно в угол свой;
Забыв поклоны, сплетни, давку,
И даже модных дам собор,
Как нектар, пить грудную травку
И думам сердца дать простор.
Тогда на зов воображенья,
Привычной верности полны,
Начнут под сень уединенья
Сходиться гости старины:
Воспоминания, виденья,
Любви и молодости сны.
Ум просветлеет; голос внятный
В душе опять заговорит,
И в мир созданий необъятный
Мечта, как птица, улетит…
Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, —
Затем что, голубем летая
В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая
Принес на радость в свой ковчег.
1838
Со всех концов земли, как смутный пар с полей,
Восходит каждый миг до неба
Неистощимый вопль людей:
Кто просит радостей, кто хлеба,
Один — бесстрастия, другой — борьбы страстей;
Тот молит обновить скудеющие силы,
А тот — уснуть скорей во глубине могилы.
И всем им строгий глас судьбы
Дает один ответ: «О смертные безумцы!
Зачем ваш плач, зачем мольбы
И праздных жалоб ропот шумный?
Вовек неколебим державный мой закон.
Жизнь вашу жизнь иная сменит,
Но так же тверд пребудет он,
И никакая власть его не переменит.
Рукою праведной вам жребии даны,
И если благами неравны ваши доли —
Вы общей участью равны
И все равно одарены
Сокровищницей чувств и воли.
Для полной цели естества
Всё нужно: радость и страданье,
Блеск солнца, грохот бурь, позор и торжества,
И жизни цвет, и жизни отцветанье.
Храните ж мой завет святой:
Терпите в скорбный час, в отрадный час ликуйте,
Мужайтесь волею, но суетной мольбой
Суда небес не испытуйте».
1838
Где прежних дум огонь и сила?
Где вдохновение младой моей поры?
Я старец: чувственность, как бездна, поглотила
Обильной юности дары.
Прекрасна жизнь, когда любовь и слава
Души единая корысть:
Тогда мечта полна, светла и величава,
Тогда творит перо, творит резец и кисть.
Но — горе мне! — высокой цели радость
Невластна более мне душу волновать:
Кто раз вкусил земной отравы сладость —
Утратил духа благодать.
Отдай мне, ангел мой, хоть на одно мгновенье
Мой чистый, мой сердечный труд:
Игривой мысли вдохновенье,
Заветных образов сосуд!
Отдай мне нить моих созданий,
Тревогой светскою разорванную нить:
Усталый от сует, как ратник после брани,
Я жажду душу обновить!
Читать дальше