Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Василий Иванович Туманский (1800–1860), один из наиболее значительных элегиков 1820-х годов, принадлежал к старинному украинскому дворянскому роду. Получив домашнее воспитание, учился в Харьковской гимназии, затем в Петропавловском училище в Петербурге; в 1819 году отправляется в Париж и поступает в качестве вольнослушателя в Collège de France, где слушает лекции известнейших профессоров этого времени (Кузена, Араго и др.). Первое выступление Туманского в печати относится к 1817 году («Поле Бородинского сражения»). Ранние стихи его выдержаны в традиционных формах «кладбищенской элегии» или горацианского эпикуреизма; избирает он в качестве образцов и французских и немецких преромантических поэтов (Парни, Мильвуа, Тидге); охотно пишет и альбомные стихи. Еще до отъезда, 14 марта 1818 года, он избирается действительным членом Общества любителей словесности, наук и художеств и довольно активно участвует в деятельности общества и в журнале «Благонамеренный». Встреча в Париже с Кюхельбекером, несомненно, способствовала росту его политического либерализма; Кюхельбекер упоминал о Туманском в своих дневниковых заметках 1821 года и посвятил ему стихотворение «К Ахатесу» — один из значительных образцов гражданской лирики 1820-х годов.

В 1821 году Туманский вместе с Кюхельбекером возвращается на родину. Связи его с «михайловским» обществом постепенно слабеют; взамен этого он с 1821 года становится участником Общества любителей российской словесности; одновременно укрепляются и общественные мотивы в его творчестве («Гимн богу», «Послание к кн. Н. А. Цертелеву», 1823; «Век Елизаветы и Екатерины», 1823). Туманский заявляет себя сторонником «новой школы» поэтов. Его стихи («Видение», «Черная речка» и др.), подчеркнуто метафоричные и отражающие влияние Жуковского, подвергаются теперь критическим и эпиграмматическим атакам в «Благонамеренном». Туманский решительно примыкает к левому крылу «ученой республики», принимает ближайшее участие в полемике с Цертелевым и Федоровым, выступает в защиту радикальных петербургских кружков, задетых в сатире Родзянки, и т. д.

В 1823 году Туманский уезжает в Одессу, откуда продолжает поддерживать связь с Бестужевым и Рылеевым, которые обращаются к нему не только как к литературному, но и как к политическому единомышленнику, вверяют его попечениям Мицкевича, Малевского и Ежовского, направляющихся в Одессу, и т. д. [142] См.: «Русская старина», 1890, № 8, с. 382; «Киевская старина», 1899, № 3, с. 299; С. Я. Боровой, Мицкевич накануне восстания декабристов. — «Литературное наследство», 1956, № 60 (1), с. 436. К 1823 году относится, по-видимому, и его личное знакомство с Пушкиным; к личности и творчеству Пушкина он относится почти восторженно, несмотря на какое-то предупреждение из Петербурга, чтобы он избегал слишком близкого общения [143] Б. Модзалевский, Пушкин, Л., 1929, с. 85. . Туманский становится посредником между Пушкиным и «Полярной звездой». Его совместное с Пушкиным письмо Кюхельбекеру 11 декабря 1823 года есть своего рода общественно-литературная декларация, попытка отторгнуть Кюхельбекера от «младоархаиков» во имя «объединения» и «спасения народной нашей словесности» (см. вступ. статью, с. 24). При всей короткости общения, Пушкин, впрочем, несколько иронически отзывается о творчестве Туманского одесского периода. Иронию вызывали подражательные черты поэзии Туманского; он не открывал новых путей, а продолжал традиционную линию «унылой элегии», правда, добиваясь высокой степени ее гармонизации [144] Среди неопубликованных записей М. Н. Лонгинова сохранился рассказ о шутке Пушкина по поводу Туманского: «У Туманского (Василия) был брат (кажется, двоюродный), Антон, живой и доныне, который отличался разными нечистыми проделками. Их часто смешивали. Пушкин так объяснял разницу между ними: „Василий, кроме стихов, ничего не крадет, а Антон крадет все, кроме стихов“. Москва, 26 февраля 1856 г.» (ГБЛ, ф. 233, карт. 49, № 8; указано Б. Л. Бессоновым). . Сам Пушкин позднее отмечал в лучших стихах Туманского «гармонию и точность слога». Вслед за Пушкиным Туманский сближает элегию и с антологической лирикой, но при этом не ставит себе целью ни воссоздание строя чувств «древних», ни углубление эмоционально-психологического содержания своих элегий за счет «диалектики чувства». В лексическом отношении он в это время также чуждается каких-либо поисков, лишь усовершенствуя традиционные «поэтизмы», характерные для элегии его предшественников. Этот недостаток ощущал и сам Туманский, признаваясь, что он «не привык» к лирической «дерзости».