Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Избавлюсь ли когда от римлян и от греков?..
Бесчеловечные два племя человеков!
Мне кажется, они из гроба восстают
И в этом мире мне покоя не дают.

Друзья! в последний раз о них веду я слово!..
Чуть вышел я на свет — мученье мне готово:
Во сне и наяву ужасный свист лозы
С угрозой мне твердил латинские азы.
Язык Горация мне был источник муки!
Увы! как скоро я, без брани, без науки,
Вытверживал язык кормилицы моей!
Что ж? сряду в восемь лет не помню я двух дней,
Чтоб не был вышколен за Плиния, Назона
Или по милости Сенеки, Цицерона
За их творения, за славные дела…
А их давным-давно могила прибрала!
Риторикой потом меня тиранить стали;
Там дикие слова мой слух и ум терзали
Их ревом греческим. То были: Плеоназм,
Синекдоха, Эмфаз, Хариентизм, Сарказм,
Антономазия, Прозопопея, Хрия…
Как часто я, твердя сии слова чужие,
«Помилуйте, — шептал сквозь слезы, — я не грек!»
И, вслушавшись, меня учитель снова сек.
Из школы сей меня в ученый свет пустили.
Там люди умные о всех вещах судили,
Унизывая речь словами мудрецов
Латинских, греческих… И вот наш век каков:
Последний школьник вам, в жару ученых споров,
Готов по пальцам счесть архонтов и эфоров!

В театре и того не легче было мне:
Там вечно я в чужой, далекой стороне;
Повсюду имена Меропы, Гермионы,
Кассандры, Данаид, и Федры, и Дидоны,
Всех греческих цариц, упрямых, злобных жен,
Слезливых, нежных вдов, причудливых княжен,
Их обожателей, супругов исступленных,
Как волки воющих, как тигры разъяренных…
И ты, преступная и жалкая семья,
Атридов род! тебя не раз оплакал я:
Ты отдыха себе и в гробе не находишь
И, ряд теней, у нас по сце́не вечно бродишь!

От греков наших я в деревню ускакал
И в книгах нынешних наставников искал:
Хотел узнать наш век, узнать минувши годы
И что в них делали соседние народы…
И тут, к моей беде, на древних я набрел!
Событий ход меня во Францию привел.
Там вижу, что убийц неистовая стая,
Губя соотчичей и храмы разрушая,
От родовых имен в безумстве отреклась
И в имена Сцевол и Брутов облеклась;
Там изверги, влача людей под гильотины,
Твердят: «Мы все равны! у нас теперь Афины!»
Там грубый Цицерон иль грязный Демосфен
Кричит: «Палач — герой; вор должен быть почтен:
Ведь в Спарте воровство законом одобрялось!»
И всё то к римлянам и грекам применялось!..

О вы, ученые наставники людей,
Сосуды мудрости, светила наших дней!
Энтузиазмы к нам внесли вы, симпати́и;
Вам слава!.. но пока по-гречески в России
Вы не успели всех крестьян переучить, —
Не всё ли вам равно по-русски говорить?

Друзья! кипящий кубок сей
Поэтам осужденным:
Мы зрим в них братий и друзей;
Хвала певцам забвенным!
Уж для врагов их грозный лик
Не будет вестник мщенья,
И не взревет их хриплый крик
На новы сочиненья.
Перо их боле не скрыпит,
Иссякли их чернилы,
И пуст увядших стол сдоит
На радость вам, зоилы!

Где Николев, который выл
Несносными стихами?
Он пал, главу свою склонил,
Щемив перо зубами.
Чему смеялся он в стихах,
Тем память нам оставил;
Се твой, о Тредьяковский, прах
Навек его прославил!
И тих его последний час!
В Украине зарытый,
Оставя поприще, угас
Поэт наш плодовитый.

А ты, Грузинцев, бард младой!
Где арфа на разладе?
Увы! он рифмой натяжной
Не грянет в «Петриаде».
В поэме ль звучной забренчит —
И слух, и ум терзает;
В трагедии ль заговорит —
И всяка плоть зевает.
Ах! кучи вкруг его лежат
В подвалах Глазунова…
Они — сном непробудным спят,
О их творце — ни слова.

А где же твой, пиита, прах?
Какою взят могилой?
Пойдет искать его в слезах
Стихов кропатель хилый!
Там всё — нескладных рифм содом,
Они, как волны, яры,
Спеша поставить свет вверх дном,
Твердят свои удары.
К нему твой пухлый дух слетит
Из рифмотворной сени,
И хаос мыслей возвестит
Прибытье дружней тени.

И ты, Лабзин!.. ах, на Сион
Вотще манил нас к богу!
Других спасал; себе же он
В ад проложил дорогу!
Еще друзей нам слышен клич,
Всё мнят: с одра восстанет,
Его ни гром, ни паралич
В могилу не затянет.
А он… навек тетрадь сложил,
Погибших душ ходатай!
И духом в область воспарил,
Где тлеют пустосвяты.