Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Вестник Кронида, почто ты, мощные крылья простерши,
Здесь на гробе вождя Аристомена стоишь?

Смертным вещаю: как я из целого сонма пернатых
Силою первый, так он первым из юношей был.
Робкие робкого праху пускай приседят голубицы;
Мы же бесстрашных мужей любим могилу хранить.

Лишь на могилу Аякса фригиец стал дерзновенно,
Праху ругаясь, ирой в гробе обиды не снес.
Страшно воззвал из обители мертвых — и гласом смятенный,
Падшего гласом живый, с трепетом вспять убежал.

В бурных волнах я погиб; но ты плыви без боязни!
Море, меня поглотив, в пристань других принесло.

Тело певца Исиода, сраженного в рощах Локридских,
Предали нимфы земле, в чистых омывши струях;
Сами воздвигнули гроб. И пастыри коз, ему в жертву,
Сладкое лили млеко, смешанно с медом златым.
Сладко лилися песни из уст почившего старца:
Вашим Кастальским ключом, музы, он был воспоен!

Даруй добро мне, Кронид, хотя бы его не просил я;
Зло отврати от меня, если б о нем и молил!

Наг я на землю пришел, и наг я сокроюся в землю:
Бедная участь сия стоит ли многих трудов!

Смерти ль страшиться, о други! она спокойствия матерь;
В горе отрада; бедам, тяжким болезням конец.
Раз к человекам приходит, не боле — и день разрушенья
Нам обречен лишь один: дважды не гибнул никто.
Скорби ж с недугами жизнь на земле отравляют всечасно;
Туча минует — за ней новая буря грозит!

Боги живую меня превратили в бесчувственный камень —
Камню и чувство и жизнь дал Праксите́ля резец.

В рощу вступив сенолиственну, мы усмотрели внезапно
Сына Киприды: лицо пурпуровых яблок свежее!
Не был он к брани готов; и лук, и колчан стрелоносный,
Снятые с плеч, вблизи на кудрявых деревьях висели.
Бог любви почивал на ложе из роз благовонных,
Сладко сквозь сна улыбаясь; златые пчелки жужжали,
С нектарных спящего уст прилежно мед собирая.

Паном Аркадским клянусь! ты сладко поешь, Зинофила!
Сладко поешь и смычком движешь по звучным струнам.
Где я? куда убегу? меня окружили Ероты:
Сонм легкокрылый, теснясь, мне не дает и дышать!
В сердце вливают любовь то Пафии прелесть, то музы
Нежный голос… увы! страстью сугубой горю.

«Знай: я люблю, и любим, и дарами любви наслаждаюсь».
— «Кто ж ты, счастливец, и с кем?» — «Пафия знает одна!»

Юного сына узрев обвитого страшным драконом,
Алкон поспешно схватил лук свой дрожащей рукой;
В змия направил удар — и легко-оперенной стрелою,
Сына минуя главу, пасть растворенну пронзил.
Битву безбедно сверши́в, повесил здесь Алкон на дубе
Полный стрелами колчан, счастья и меткости в знак.

В смерти ль единой, о жизнь, от бедствий твоих избавленье!
Тяжко их бремя нести, тяжко бежать от тебя!
В мире немного отрад: природа, светлое солнце,
Море с землею, луна, звездный на тверди покров.
Прочее всё нам приносит боязни и скорби; за каждым
Счастия даром, увы! Не́меса горести шлет.

Крепко обнявши отца и лицо омывая слезами,
В час кончины ему силилась Клио вещать:
«О мой родитель, прости! от сердца жизнь отлетает,
Взоры померкли, и сень смерти покрыла меня!»

Сча́стливо путь соверши! Но если мятежные ветры
В пристань Аида тебя, мне по следам, низведут,—
Моря сердитых валов не вини. Почто, дерзновенный,
Снялся ты с якоря здесь, гроба презревши урок!