Владыки древние сих славных берегов,
Кто был блаженней вас, наперсники природы,
Когда средь кочевых, как люди, городов
Вы свято берегли наследие отцов —
Богатство дикой их свободы?
Любовь волшебная и кровных, и друзей [278],
Обмен сердечных излияний,
Незнанье гибельных страстей,
Незнанье ветреных желаний —
Шатра ль убогого в неведомой тени
Вы золотого века дни
Для скифа бедного всечасно воскрешали? [279]
Первообразного творенья чудеса,
Как пир божественный, очам его сияли;
Как бесконечный сад, дремучие леса
Пред ним, шумя, благоухали.
Ему пещерный свод чертогами служил,
Постелей — луг, блестящий златом;
Природы сын — тогда он был
Всему созданью милым братом.
Затеет пир — к нему толпой
Пернатых музыкантов рой
С своей мелодией слетится,
И миллион над ним огней
Во мраке праздничных ночей
Роскошно с неба загорится.
Пастух и царь в степях своих,
Не зная дальней их границы,
Он был вольней небесной птицы,
Когда с ним вихрь пустынь родных,
Его скакун неукротимый,
Гулял в степи необозримой.
Он был блаженнее царей,
Когда близь матери своей
Пред ним птенцы его играли;
Когда холмов зеленый скат
Толпы его рогатых стад,
Бренча звонками, покрывали;
Когда над горною струей,
В тени древес уединенной,
Домашних пчел привычный рой
Жужжал в долине сокровенной.
Недугом суетных забот
Сердца счастливцев не страдали:
Млеко овец, душистый мед
Их жизнь бродячую питали [280].
Порой, как пышный злак холмов
Для тучных стад и табунов
Пред их владельцем истощался —
Мгновенно в путь весь дом сбирался.
Пред ним, за ним — ковер степной
Вдали с небесной синевой,
Как пестрый Океан, сливался.
И кочевал счастливый скиф
Беспечно по лесам душистым,
Доколе, над ручьем сребристым,
Роскошный луг, под тенью ив,
Своею свежей красотою,
Своей пахучей муравою
Не обольщал его, — тогда
По новым паствам рассыпа́лись
Скитальцев шумные стада
И новым солнцем озарялись
Передвижные города [281].
О, для чего я не родился
В их мирной, радостной глуши,
Когда от мудрых грез еще не помрачился
Народ, природы сын, огонь твоей души! [282]
Как птичка божия по воле,
Как вольный ветер в чистом поле,
Я по вселенной бы родной
Летал, семьей своей следимый,
Родными ларами хранимый,
Тоски не мучимый змеей!..
Но что за мыс в дали свинцовой,
Как трон Зефиров бирюзовый,
Сквозь радужный рассвета дым,
Мелькает над волной перловой,
Огнем облитый золотым?
Не ты ль, крылатый Лев, не ты ль на крыльях славы
В сей край с перунами победы прилетал;
Не здесь ли некогда торжественно сиял,
Звезда Венеции, твой отблеск величавый? [283]
В то время волны всех морей
Толпы отважных кораблей,
Тобой рассеянных, топтали;
На царства дани налагали
И дождь сокровищ золотой
В твою утробу проливали!
И где же ныне скипетр твой?
Где дни торжеств и громкой славы?
Пята Ничтожества подъята над тобой,
Рим Океана величавый! [284]
Лишь странник гул твоих побед
Пред этим берегом невольно вспоминает
И взор презрительный на их простывший след,
На след подлунного могущества, бросает!..
Улегся ветер; вод стекло
Ясней небес лазурных блещет;
Повисший парус наш, как лебедя крыло,
Свинцом охотника пронзенное, трепещет.
Но что за гул?.. как гром глухой,
Над тихим морем он раздался:
То грохот пушки заревой,
Из русской Варны он примчался!
О радость! завтра мы узрим
Страну поклонников Пророка;
Под небом вечно-голубым
Упьемся воздухом твоим,
Земля роскошного Востока!
И в темных миртовых садах,
Фонтанов мраморных при медленном журчаньи,
При соблазнительных луны твоей лучах,
В твоем, о юная невольница, лобзаньи
Цветов родной твоей страны,
Живых восточных роз отведаем дыханье
И жар, и свежесть их весны!..
27 марта 1829
4. ЧЕТВЕРТАЯ ФРАКИЙСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Гебеджинские развалины [285]
Пойду лить слезы и оглашу громкими воплями горы и стези пустыни, некогда столь прекрасные; ибо всё сгорело на них, ибо там нет уж ни единого проходящего, не слышно более гласа того, который обладал ими; ибо от птиц небесных и даже до зверей земных, всё их покинуло и удалилось.
Иеремия, IX, 10
Не мира ль древнего обломки предо мной?
Не допотопные ль здесь призраки мелькают? [286]
Не руки ль грозные таинственной косой
Во мгле ничтожества сверкают?
Повсюду смерть! повсюду прах!
Столбов, поникнувших седыми головами,
Столбов, у Тленности угрюмой на часах
Стоящих пасмурно над падшими столбами,—
Повсюду сумрачный дедал в моих очах! [287]
Над жатвой, градом пораженной,
Или над рощей, низложенной
Обрывом исполинских гор,
Или над битвенной равниной,
Покрытой мертвою и раненой дружиной,
Чей сумрачный скитался взор?
Пускай же те лишь алчут взгляды
Обнять дремучие громады сих чудных,
Вечностью сосчитанных столбов:
Вот жатва, смятая Сатурновой пятою,
Вот сучья временем низложенных дубров,
Вот рать, побитая Ничтожества рукою
И в прахе спящая под саваном веков!
Здесь нет земного завещанья,
Ни письмен, ни искусства нет;
Но не древне́е ли преданья
Миров отживших дивный след?.. [288]
Читать дальше