Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Есть пустыня, в ней таится
Робкий гений Тишины,
Там в источнике глядится
Дочь стыдливая Весны;
Там средь рощи молчаливой
Сени зыбкие сплелись
И береза с дряхлой ивой
Над лужайкой обнялись.

Там, раскланявшись с толпою
Честолюбцев наконец,
Поселился бы с тобою
Простодушный твой певец;
И — забытый шумным светом —
Он бы там увидел вновь
Дружбу с радостным приветом
И стыдливую любовь.

Презря почести земные,
Для тебя, мой друг, одной
Струны арфы золотые
Оживлял бы он игрой…
И рукою белоснежной,
С лаской, движущей сердца,
Ты венком из мирты нежной
Увенчала бы певца!

Родимый край, страна отцов!
Как быстро дни мои мелькали,
Когда, не ведая печали,
Я рос в кругу твоих глупцов!
Меня младенца веселили
Их страсти, важность, суеты,
Их занимательные были
И безрассудные мечты.
Любил я жаркие их споры
О гончих, зайцах и полях,
И оглушающие хоры,
И рюмок звон на их пирах.
Но мне забавнее казались
Беседы важных их супруг,
Когда они, составя круг,
Горячим чаем упивались…
Какой был шум! какой был звон!
Одна рассказывала сон,
Другая жизнь своей наседки,
Иные ж с видом простоты
Сплетали злые клеветы
На счет какой-нибудь соседки…
И признаюсь: среди сих дам
Я кой к чему привык и сам.

Судя по них о целом свете,
Я в нем не знал большого зла;
Я верил счастливой планете —
И мирно жизнь моя цвела.
Среди толпы самодовольной,
В дыму желаний и надежд,
Игрой цевницы своевольной
Я забавлял моих невежд.
Их одобреньем быв утешен,
Я восхищался, но они
«Он сумасшедший, он помешан»
Твердили, будучи одни.
Что нужды в том? по крайней мере
Я оставался в доброй вере,
Что и с невеждой и с глупцом
На свете сем ужиться можно
И что Вольтер весьма безбожно
Бросал на них сатиры гром…
Я рос и — вырос. Дни летели.
Мои седые земляки,
Как прежде, чуждые тоски,
Исправно пили, сладко ели,
Травили зайцев и толстели…
Вдруг — бог мой! — одного из них,
Не знаю как, задел мой стих!..
Мгновенно поднялась тревога —
И оглушен был бранью я!
«Он враг людей, отступник бога!» —
Взывали жены и мужья.
Какое множество проклятий
Из уст соотчичей и братий
Упало на мою главу!..
И я дышу! и я живу!
Но я не ждал конца тревоги:
Почтя слезою прах отцов,
Скорей, скорей — давай бог ноги
Бежать от добрых земляков!

И так, их злобою гонимый,
Печальный гость чужих земель,
Покинул я приют родимый,
Почтенных предков колыбель…
От ранних лет к странам далеким
Я был надеждою маним;
Мне быть хотелось одиноким —
В чужой стране, для всех чужим.
Сбылось безумное желанье!
Я был один в толпе людей,
Как осужденный на изгнанье,
Как всеми брошенный злодей…
Мне жить на свете скучно было;
Я мирных радостей не знал;
Душа пустела; нрав дичал,
А сердце тайной грустью ныло…

Блуждая из страны в страну,
Я свет изведал понемногу —
И скоро ль, трудную дорогу
Окончив, мирным сном засну —
Не знаю…

Но клянусь судьбою,
Клянусь мечтами жизни сей,
Что не ступлю опять ногою
На землю родины моей!..
Зачем? к чему? и что бы ныне
Я мог найти в моей пустыне?
Ах! разве чуть приметный след
Давно, давно минувших лет:
Травой заросшие могилы,
Где под хранительным крестом
Двух незабвенных пепел милый
Лежит, объятый вечным сном…
И там же… там есть холм забытый,
Под коим, холоден и тих,
Спит беспробудно муж сердитый,
Забывши мой несчастный стих.
Избави бог меня от злости!
Нет, не дерзнет моя нога
Попрать разрушенные кости
Землею взятого врага!

Путь трудный кончен. Вот громады
Блестящих храмов и палат.
Как неба вечные лампады,
Огни вечерние горят.

Отрадно страннику сиянье
Гостеприимных сих огней…
Он знал любовь, он знал страданье,
Он знал тоску во цвете дней.

Он рано родину покинул
И долю низкую презрел,
И мрак невежества отринул —
И к просвещенью полетел.

Он избежал невежд смиренных,
Благослови их кроткий сон;
Наукой хладною надменных
Безумцев злобу — видел он.

Он счастья испытал измены
И жизни суетной тщету…
Теперь в хранительные стены
Прими, Петрополь, сироту!

Как капля в бездне вод кипящих,
Как в море легкая струя —
В сени твердынь твоих гремящих,
В твоих толпах — исчезну я!