Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Ищи себе слугу —
Наемника! служить тебе не стану,
И не хочу и не могу!
Певцу ль лишить себя свободы
Для угождения твоего?
В нем жар души, высокий дар природы!
Он шутовством унизит ли его?
Стихии чем он побеждает?
Чем потрясает он сердца?
Гармонией! она живет в груди певца,
Из ней потоком сладким истекает
И всех сердца собой обворожает.
Когда нить вечная бежит из рук
Природы хладной и спокойной,
Когда всей твари глас нестройный
Сливается в неясный гул и звук,
Кто разделить умеет нить прямую?
Кто раздробить умеет гул глухой
И, сжав слова в гармонию святую,
Созвучием связать их меж собой?
Кто бурей страсти воздвигает?
Кто ум зарей вечерней озаряет?
Кто мучит и волнует грудь
И милой девы путь
Весенними цветами устилает?
Заслугам кто плетет венец,
Беседует с бессмертными богами?
Кто одарен небесными дарами?
Певец!

Так напрягите ж ваши силы,
И как любовник с девой милой,
Так будьте вы с поэзией своей.
Сначала он случайно к ней подходит,
Потом дивится ей,
Потом влюблен и бога в ней находит.
Всмотритесь только в жизнь людей;
Берите всё, что ни попало,
На сцену выставьте потом.
Иной живет и очень мало,
А всё годится быть комическим лицом.
Картину пеструю представьте
И заблуждений, и страстей,
Немного ясности прибавьте
И искру правды дайте ей.
Тогда к вам юность устремится
И старость дряхлая придет,
И наслажденье насладится,
И пищу грусть себе найдет.
И каждый, постигая чувство,
Его которое живит,
Рукоплесканьем наградит
Певца чудесное искусство.
Они, не знав изящному цены,
Хотят иль плакать, иль смеяться;
Наружным блеском веселятся
И любят прелесть новизны.
Тому, кто век свой доживает,
Ничем не можно угодить;
Кто ж мысль в грядущее вперяет,
Вам благодарен должен быть.

Отдай же мне златые годы,
Когда я сам в грядущем жил;
Когда, беспечный сын природы,
Я сладость песен полюбил;
Когда они из юной груди
Лились кипящею струей;
Когда туманом мир и люди
Сокрыты были предо мной;
Когда веселою рукою
Срывал душистые цветы
И был доволен сам собою,
И был богат средь нищеты —
Влеченьем к истине высокой,
Мечтами дивными богат!
Отдай же мне, отдай назад
Мое мучительное счастье,
И силу чувств, и огнь любви,
Весь прежний жар моей крови
И прежний пламень сладострастья —
Отдай мой рай, отдай мой ад,
Отдай мне молодость назад!

Видал ли ты Вандиковой Мадонны
Прекрасные, небесные черты?
Моцартовы пленительные тоны
Слыхал ли ты?

Видал ли ты роскошный берег Крыма?
Слыхал ли ты, как о его гранит
Седой хребет волны неукротимой,
Дробясь, шумит?

Видал ли ты младенца в колыбели?
Всмотрелся ли в невинные черты?
И что ему невидимые пели,
Слыхал ли ты?

Нет? Так иди ж дорогою печальной,
Земли пустынной бесприютный сын,
И по скалам, к твоей отчизне дальной,
Бреди один.

Ты не видал Вандиковой Мадонны,
Ты не постиг небесной красоты;
Моцартовы пленительные тоны
Не понял ты!

Куда сокрыться мне от тяжкого мученья?
Везде встречаю лесть и вижу преступленья,
И зависть тощую под маской доброты,
И глупость, и позор, и злость, и клеветы!

Эмилий, помнишь ли, как часто в шуме света
Я, грустный, тосковал о роскоши полей,
Где вьется ручеек, где свищет соловей,
Где всё приветствует пустынного поэта?
Безумный, я мечтал в таинственной глуши
Найти прямых людей, найти покой души.
И что же там нашел? В полях такие ж люди,
И здесь подвластные велению судьбы,
Они в ничтожестве страстей своих рабы!
Нет, лучше во сто раз злодей с душой коварной,
И бледный клеветник, и друг неблагодарный,
Которых черные, презренные дела
Давно душа моя сочла и поняла,
Чем скучный властелин курной своей деревни,
Который от утра и до зари вечерней
Своим безжизненным, лоснящимся лицом
Морит политикой, приветами, вином,
И даже в самый час желанного прощанья
Гремит уставший слух жестоким до свиданья !
Что сделал я ему? за что такая злость?
Иль, скромной хижины давно желанный гость,
Покинул навсегда я обольщенья света,
Чтоб быть игрушкою безмозглого корнета?
Какие быть со мной имеет он права?
Чем сердце занято? полна ли голова?
Встречал ли грудью смерть он на полях Беллоны?
Раскрыл ли мудрые блюстителей законы
В подпору слабому, в защиту правоты,
Иль слезы горестной, бездомной сироты
Он любит осушать рукой благодеянья?
Или труды его и редкие познанья
Открыли новый свет обширному уму?
Нет — мать-покойница оставила ему
Три сотни мужиков, измученных и бедных,
Портреты прадеда и деда в рамках медных,
Тупую голову с ничтожною душой
И спесь помещичью, а книги ни одной.
Воспитанный в глуши, не зная — что́ науки,
Он часто в праздности сидел поджавши руки
Или со стаею борзых и гончих псов
Топтал на пажитях посевы мужичков.
Меня приязнию он мучит неотступной,
Хоть пошлый я глупец в его беседе умной.
О, сколько, милый друг, людей подобных есть,
Которым дикие названья: ум и честь,
У коих спит душа, у коих в каждом слове
Иль подлость новая, иль глупость наготове.
Как часто в их кругу, терпенье потеряв,
Я должен нарушать приличия устав;
Как часто им твержу: помещик справедливый
Для зайца сельские не разоряет нивы,
У вверенных ему не отнимает сна
И податьми своих не тяготит владений,
Затем чтоб проводить часы беспечной лени
За чашей пенистой шампанского вина…
Он святотатственной не осквернит рукою
Невесту скромную, идущую к налою,
Не развратит рабы подвластного раба,
Тем больше что ее в руках его судьба…
Но тщетен весь мой труд, и там худой успех,
Где правда строгая рождает только смех.
Я слышу шепот их: «Какой чудак брюзгливый!»
И снова от меня с собаками на нивы.