Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

Эфирная дева, напрасны стенанья:
Наш лес безответный не слышит тебя.
Льешь слезы — их жадно глотает земля;
Вздыхаешь, но громче совы завыванья,
И ветер пустынный, и говор ручья.

Подруги услышат! я знаю, оне
Свились надо мною в ночной тишине;
Я слышу их песни в дрожащем листке,
Я вижу, их очи блестят в ручейке.
Пусть ветры бушуют, пусть воет сова:
Подруги мне шепчут надежды слова.

Отчужденная от рая,
Плачет Эльфа молодая
О жилище светлых дев.
Справедлив владыки гнев!
Он сказал: пусть Эльфа стонет,
Пусть во сне и наяву
Слезы горестные ронит
На зеленую траву,
На листки пустынной розы, —
Зарумянится заря
И подымет девы слезы
К трону вечного царя.

О! как мой слух лелеет голос милый!
Спуститеся, коснуться вас хочу;
О! дайте мне божественные крилы,
Взовьюсь и полечу!

Не смертным знать тайны природы,
В удел им дана слепота.
Пусть смотрят на землю и воды
И небо глазами крота.

Пусть смотрят на землю: увидят ли в ней
Живущее племя бессмертных огней?
Нет, гномы незримы для бренных очей.

Пусть смотрят на воды: поток-исполин
Клубится и скачет по скату долин,
И в нем златовласых не видят ондин.

Ты ж открыла смертной деве
Тайну бытия земли,
И судьбы, в правдивом гневе,
Приговор произрекли:
Эльфа, изгнана из рая,
Как гонимый ветром пух,
Как проклятый небом дух,
Невидимо в край из края
За вину свою блуждая,
На тоску осуждена.
Всюду с нежною любовью
Вновь родившихся она
Нянчить и любить должна;

Но нежный младенец, взлелеянный ею,
От ней же погибнуть судьбой осужден —
Таков непреложный закон!

Приветствую тебя, горящее светило,
Небесных тел краса, желанный гость земли,
Ты отягченну сном природу пробудило,
Тобою жизнь зажглась в бесчувственной пыли!
Приветствую тебя, прекрасное светило.
От восхода до заката
Полилися, потекли
Волны огненного злата,
Твердь небесную зажгли;
Отразились, запылали
На гранитном теме гор,
И слились, и разостлали
Пышный на землю ковер.
Ты спишь, дитя? сладка твоя дремота,
Не возмутит ее зловещий сон,
Не сокрушит томящая забота;
Чем, малютка, винен он?
Для чего родимой груди
Он лишиться осужден?
Закон суровый начертали люди;
Бог начертал естественный закон.
(Срывает ветку и обмахивает дитя.)
Спи, мой малютка,
Эльфа с тобой;
Эльфа отгонит черную мошку
Белой рукой;
В полдень заслонит
Тихо, тихонько
Веткой густой;
Спи, мой малютка,
Эльфа не дремлет,
Эльфа с тобой.
Смотрю, бывало, светлыми очами
И вижу всё: лечу, несусь
Под облака воздушными путями
И там с подружками резвлюсь,
То на цветке беспечная качаюсь,
То с соловьем перекликаюсь,
Маня его и притаясь.
Теперь нет крил, не вьюсь под облаками,
Не тешусь, легче ветерка летя.
Спи, малютка, спи, дитя,
Я душистыми листами
Устелю твою постель,
Я поставлю колыбель
Между свежими цветами,
С васильков сберу росу,
С ульев меду принесу,
Я росой тебя умою,
Сладким медом накормлю
И тихонько над тобою
Песенку спою.

Дитя просыпается.

Невинного как сладко пробужденье!
Не так ли первый человек взглянул
На солнце в первое мгновенье?
Опять заснул!

Незваный гость на пире света,
Я встретил жизни у дверей
Холодность гордого привета
Меня чуждавшихся людей.
Я покраснел, взошед без зова,
И вышел, и за мною снова
Вином заискрился бокал,
И каждый пел и пировал…
Но имя гостя убылова
Никто в пиру не вспоминал.

Родился я, и грудью нанятою
Меня чужая выкормила мать,
И, колыбель качая с сиротою,
Ленивая, старалась усыплять.

Я отроком не знал родных объятий,
Наставником наемник мне служил,
И жар небесной, чистой благодати
При нем мне чужд и непонятен был.

Я возмужал: как путник в час полночи,
Брел ощупью неведомым путем;
Но в мрак ночной вотще вперяя очи,
Всё более тонул, терялся в нем.

И вот теперь я, старец поседелый,
Как истукан, над бездною стою, —
Но страха нет в душе оледенелой:
Над бездной песнь последнюю пою!