Андрей Дементьев: Я продолжаю влюбляться в тебя…

На дворе уже август…
Он, словно октябрь,
Полон грустных,
Уже недалеких примет.
Возле прожитых лет
Я раскину свой табор,
Подарю своим книгам
Последний куплет.

На дворе уже август…
Кончается лето.
Как недолог
Его ежегодный удел.
По каким-то понятным
Лишь сердцу приметам
Я однажды, как он,
Окажусь не у дел.

На дворе уже август…
Он тих и печален.
И хотя далеко
До крутых холодов, —
Птицы смолкли,
Как будто о ком заскучали.
И остался под крыльями
Шум городов.

На дворе уже август…
Но слава Природе,
Что она эти дни
Повторит через год.
Мой восторг
Между тихими соснами бродит
И с зеленой волною
Встречает восход.

И я чувствую с августом
Тайное сходство,
Когда эти красоты
Рисует строка.
Мне бы так же вершить
Свое творчество просто,
Как и он…

Но у лета в запасе
Века.

Все суета…
И только жизнь превыше,
Когда она достойна и чиста.
И кто-то в ней уже на финиш вышел.
А чья-то жизнь
Лишь только начата.

Все суета…
Престижный чин и кресло.
Пускай другие гибнут за металл.
Не занимать бы лишь чужого места.
Не млеть от незаслуженных похвал.

Все суета…
И клевета и зависть.
И неудачи в собственной судьбе.
Лишь одного я вечно опасаюсь —
При всех властях
Не изменять себе.

Я сбросил четверть века,
Как сбрасывают вес.
Луч из созвездья Вега
Ко мне сошел с небес.
И высветил те годы,
Что минули давно,
Где жили мы вольготно,
И честно, и грешно.

Еще в стране порядок
И дальние друзья
Душою с нами рядом,
Как им теперь нельзя.
Еще у нефти с газом
В хозяевах страна.
И нет гробов с Кавказа,
И не в чести шпана.
Еще читают книги
В трамваях и в метро.
И не сорвались в крике
Ни совесть, ни добро.

Как жаль, что все распалось…
И братская земля
Теперь в крови и в залпах.
И надо жить с нуля.

И все мои потери,
И горести твои
Уже стучатся в двери
С угрозой – «Отвори!»

Я сбросил четверть века
И ощутил себя
Азартным человеком,
Сорвавшимся с седла.

Прокручиваю жизнь свою,
Как пленку:
На кадрах – детство, —
Лучшая пора.
Стоит пацан,
Измазанный зеленкой.
Так это я,
Пришедший со двора.

А перед сном
Отец читает вслух мне
Любимого Жюль Верна.
Я в гриппу.
Не знал отец,
Что скоро счастье рухнет,
И что тюрьма
Сломает нам судьбу.

Я вижу маму.
Как она устала!
С утра до ночи —
Непосильный труд…
Шагаем мы
По заржавелым шпалам
Менять на хлеб
Наш маленький уют.

Идет война.
Бомбежки. Похоронки.
Чужое горе,
Ставшее своим.

Вот я стою
У горестной воронки,
Где был наш сад,
Его вишневый дым.
Мелькают кадры,
Имена и годы.
Но остаюсь я
В лихолетье том…
Где были мы
И голодны, и голы.
Где юн мой брат,
Убитый под Орлом.

И жизнь моя
Иначе бы сложилась,
Когда б не пережил
Я этих бед.

…Рисует ветерана
Саша Шилов.
Как будто пишет
Он и мой портрет.

По любви, а не по случаю
Я приехал в гости к Тютчеву
В заповедные места.
Как при нем, – здесь Остуг здравствует.
Как в стихах, – все так же царствует
Над Десною красота.

Смотрит он на нас из прошлого…
Боже мой, как мало прожито!
Ну, каких-то двести лет…
Из надежды и страдания
Родилась та строчка ранняя.
И грустит над ней Поэт.

Как поклонник спиритизма,
Постигаю чьи-то жизни.
По чужой судьбе иду.
И опять перед глазами
Те же тени в белом зале
Исчезают на лету.

Человек с уставшим взором
Смотрит в лица без укора,
Как на звезды в вышине.

Потому что все он знает.
И печаль его земная
Навсегда жива во мне.

С той поры нам всем неймется —
Как же слово отзовется?
Только он предугадал.
Потому что был провидцем.
Потому что мог влюбиться,
Жизнь поставив под удар.

Когда рулю я по столице спящей,
Где слышен только мягкий шорох шин,
Я вычисляю будущее счастье
По номерам несущихся машин.