Евгений Евтушенко - Не теряйте отчаянья. Новая книга. Стихи 2014–2015 гг.

Государство, будь человеком!
Примири всех других, а не мсти.
Над амбициями, над веком
встань и всем, вместе с Юлей, прости.

Всем Европой нам стать удастся.
Это на Небесах решено.
Но задумайся, государство, –
а ты разве ни в чем не грешно?

Это был почти сон, но навек он спасен.
Нам его показал телевизор.
По степи шла одна из солдатских колонн,
безоружна, похожа на вызов.

Что за чувства солдат на опасность вели,
хотя сами того не хотели?
Но знамена в руках, не касаясь земли,
что-то тайное им шелестели.

И под птиц заклинающие голоса
и шагавшие, и часовые
посмотрели друг другу в родные глаза,
но как будто их видят впервые.

Эти парни, прицелы сумев отвести,
не дождавшись вас всех, дипломаты,
преподали вам, как себя надо вести,
заморозив в руках автоматы.

И о чем-то важней всех команд войсковых
под солдатских шагов перестуки,
осторожно застыв на крючках спусковых,
в первый раз призадумались руки.

О история, хоть на мгновенье замри!
И ты замерла. Ты застопорила.
Слава Богу, услышала из-под земли:
«Не стреляйте!» – приказ Севастополя.

Вся политика меньше, чем жизни детей.
Но когда жить сумеем, когда же –
без продажи оружья –
продажи смертей,
чьей-то совести самопродажи?

И услышим ли мы в день прозрения свой
тишину,
слезы счастья не спрятав,
как беззвучный расстрел всех неначатых
войн
из невыстреливших автоматов?!

В судьбе малайзийского самолета
виновен не кто-то отдельный, а что-то.
Оно безымянно везде расползлось –
отчаянье, бедность, изгойство и злость.

Как будто бы разума поврежденье,
народы охватывает «овражденье»,
привыкли все кажущиеся друзья,
что жить без подслушиванья нельзя.

Так повелось, что других среди паники
вечно винят притворные паиньки.
Есть человеческих жизней утраты?
Паинек нет. Все во всем виноваты.

Пушкин, Шевченко с Уитменом вместе
нас призывают к братству и чести,
тень непрощающая Толстого,
невсепрощающая – Христова.
Ведь не была бы душа и Христа
при всепрощенчестве так чиста!

А во Вьетнаме разбомбленный Будда
от самолетного каждого гуда
вздрагивает и смотрит оттуда,
где изо лжи выползает война.
Он-то уж знает, что значит она.

Хватит друг в друга пальцами тыкать,
минам – в планете истыканной тикать.
Все-таки мы не в Средневековье.
И останавливание крови
нужно немедля, но не сгоряча
и от политика, и от врача.

Задумайтесь, Кремль с Вашингтоном
и Принстоном,
о шаре земном, нам до боли единственном,
А вдруг и его «овражденье» собьет,
как этот оплакиваемый самолет?

Но некому будет оплакать его,
поскольку вокруг никого, ничего.
И плачу я, ваш неназваный брат.
Простите за это. И я виноват.

Кусками схоронена я.
Я – Прохорова Людмила.
Из трех автоматов струя
меня рассекла, разломила.

Сначала меня он подшиб,
наверно, нечаянно, что ли,
с пьянчугами в масках их джип,
да так, что я взвыла от боли.

Потом они, как сгоряча,
хотя и расчетливы были,
назад крутанув, гогоча,
меня хладнокровно добили.

Машина их вроде была
без опознавательных знаков,
и, может, я не поняла,
но каждый был так одинаков.

Лицо мне замазав золой,
накрыли какою-то рванью,
и, может, был умысел злой
лишь только в самом добиваньи.

Конечно, на то и война,
что столько в ней все же оплошно,
но мудрость немногим дана,
чтоб не убивать не нарочно.

Я все-таки медсестра
с детишками в интернате,
но стольких из них не спасла –
СПИД въелся в их каждую матерь.

За что убивают детей
родительские болезни –
дарители стольких смертей,
когда они в тельца их влезли?

А что же такое война,
как не эпидемия тоже?
Со знаками смерти она
у шара земного по коже.

За что убивают людей
от зависти или от злобы –
как влезшие тайно микробы,
ведь каждый из нас не злодей.