Елена Яворская - Заскоки Пегаса (сборник)

Прочитали? Понравилось?

Ну, дорогие мои, если вам понравилось, если вы не плевались, не хохотали, не заснули от скуки и не вскочили в негодовании: «Да ведь это уже было!!! Это уже писано-переписано по сто раз!!!»… тогда… тогда вы имеете все шансы претендовать на очередную литературную премию.

Обидно было поэту Семёнычу, ой, как обидно. И горька была эта обида, и неотвязчива, и что-то было в ней такое неправильное, как осадок на дне бутылки, недопитой во вчерашнем застолье.

Вроде и народным недавно назвали – прямо от сохи. Вроде и в антологии местного значения напечатали (а тут уже и до классиков недалеко). Вроде и премии сердобольная администрация регулярно подкидывает. Ан нет, гложет позор мелочных обид чуткое сердце поэта.

Дошла до нашего Семёныча эпиграмма. Долго шла, окольными путями, и настигла-таки адресата. «Из молодёжи кто-то. С нашего литературного клуба. Учи их, пестуй, и на тебе, – обреченно думал Семёныч. – Нет бы сказали: «Спасибо, Иннокентий Семёныч, ценим, чтим и читаем ваше творчество». А они, пакостники, утверждают: мол, знаменитый Иннокентий Семёныч пишет, как же там… «про любовь к природе да про хрен в огороде»!

Ну и про любовь, ну и к природе. А как же не любить-то её? Как не любить нашу губернию славную, полями-лесами богатую, край наш, вскормивший… вспоивший… тьфу, опять забыл цитату. Я вон каждый отпуск в родной деревне провожу. Чем всю жизнь и гордился. Не нужны мне Мадриды-Парижи, башни Эйфелевы, Пизанские и эти, как их, Вавилонские, что ль?

Ну и хрен в огороде, свой, между прочим, без нитратов, на родной дачке вскормленный, навозом удобренный. Да такого хрена в Амстердаме не купишь!

Писал Семёныч честно. Всё, что видел, слышал в родной деревне, – добросовестно рифмовал и на бумагу переносил. Его ли, в самом деле, вина, что великой Малой Родиной мировая литература не ограничивается…

«Эх, позвоню-ка я Петровичу, другу ситному, – подумал поэт. – Душевный человек наш Петрович. Завсегда поможет ценным советом. Скажет: «Беги, Семёныч, до ларька, враз полегчает». Настоящий друг!».

А Петрович был тоже, разумеется, почти классиком и тоже народным поэтом. И премии от сердобольной администрации получал примерно с такой же регулярностью.

И вот… Сидят два народных поэта, без пяти минут классики, в руках по вилке, на столе бутылки – то ли виски, а то ли горилки, и глаза уже на затылке.

– Слышь, Петрович! На последнем-то собрании что было! Пацан стихи читал. Про войну. А сам в армии не был, ну, сопляк ещё семнадцатилетний. Да он же эту войну только по телевизору видел – а туда же! Фан-та-зёры сплошные.

– Да ладно, Семёныч. Вон девушка новенькая пришла. Сидела бы лучше дома. Стих читала про эту, фею – не фею. Из мифологии, кажется. Ну, я эту девицу сразу так – от души, по-русски, с размахом отчихвостил. Небось, мифологию свою сразу позабыла.

– Мировая скорбь, понимаешь. Философия, – задумчиво вставил Семёныч. – Вздрогнули?

Вздрогнули.

– А одна вообще про Отелло написала. Плагиат! Я ей сразу сказал, чтобы в нашем собрании никаких цитат из Байрона не звучало!

– Слушай, Семёныч, а «Отелло» точно Байрон написал? – вдруг засомневался Петрович.

– Он, он, родимый, – авторитетно успокоил Семёныч и продолжал, – и ведь что у них в голове? Библеизмы, мифологические герои, русская и зарубежная классика разных веков… поди их пойми, как прочтут что-нибудь… Хоть бы нашу, современную, местную поэзию освоили. Это ж корни наши!.. Давай по чарочке?

Дали по чарочке.

– Эх, и не говори. Одна тут про этих, как их… филистёров читала. А кто они, эти филистёры? Из зоологии что-то? Не помню. Сделал вид, что понял.

– Ведь корни-то где? Где корни-то? – как агроном на сельскохозяйственной выставке, вопрошал Семёныч. – Это только, хе-хе-хе, стебли, а корни где?

– Э, Семёныч… Дёрнем?

Дёрнули.

– А! Новость-то какая! Со всей России к нам поэты собираются. Нужно встречу организовать. Хорошо, что при закрытых, так сказать, дверях… Все свои, хоть расслабится можно. А то прорвется мо́лодежь со своими филистёрами. Вопросы будет задавать, карандашиками строчить. А кто его знает, чего они там настрочат?

– Да плюнь ты, Петрович. Налей лучше еще по маленькой. Вот, слыхал? Наш Михалыч четырнадцатый сборник издает. Администрация – честь ей и хвала, кормилице, поилице нашей – спонсировала к юбилею города.

– Как четырнадцатый? – возмутился Семёныч. – У меня еще двенадцатая книга в печати, у Сергеича одиннадцатая, а этот шустрый какой!