Елена Яворская - Заскоки Пегаса (сборник)

И твёрдой рукою приписал на распечатке нового рассказа (сюжет коего был подсказан – ну, не то чтобы прямо-таки подсказан, но вроде того, – Милочкой) посвящение.

Всего одну букву.

М.

Милочка при вычитке рассказа добавила (увы, даже не изменившись в лице, автор следил) точку после буквы, и рассказ умчался по почте – к несчастью, не с голубем и не в конверте, а по новомодной электронной, – в газету, редактора которой N уважал как собеседника и ненавидел как лицо, чьи очерки удостоились внимания Милочки.

Нет, правильно всё-таки N считал публицистов литераторами второго сорта! Но даже и не предполагал, что они могут быть настолько циничны, желчны и подозрительны. Не прошло и пары недель, как один из друзей-коллег повторил, с едва различимым злорадством в голосе, слова того самого редактора: дескать, совершенно очевидно, что у N с Милочкой шуры-муры. Надо же, какое словечко мерзкое выбрал, негодяй! И этого человека N поил наливкой собственного приготовления и считал почти что другом!

Сражённый в самое сердце и раненный в самолюбие писатель едва не пал в пучину страданий, удержавшись за хрупкую, как молодой побег кустарника, мысль: у большинства тех, чьи имена так почтительно и бережно сохранила история литературы, были прекрасные и в высшей степени драматические истории любви к женщинам, с коими их разделяла сама судьба… О, да, сама судьба послала ему Милочку!

Мысль пришла за завтраком, и сразу ощутилось, отозвалось трепетом в животе, сколь она притягательна. К обеду она стала всепоглощающей. А за полдником живой классик не удержался и поделился ею с г-жой N.

– Ну, это уж слишком! – разозлилась супруга, мгновенно превращаясь в самую обычную сварливую жену.

И вместо неторопливой, приятной для слуха и души беседы о фабуле и о системе образов получился некрасивый, шумный, дурно пахнущий семейный скандал со слезами и с подгоревшей картошкой, предназначавшейся на ужин.

Двери дома N затворились для Милочки навсегда.

Писатель смирился с потерей, страсти улеглись, г-жа N беспечально, не сказать беспечно, читала историю о том, как немолодой, но всё еще очень перспективный композитор (она вместе с мужем выбирала из трех вариантов, предлагались ещё художник и актёр) влюбился в студентку консерватории, которая приходила к нему переписывать набело ноты, и она стала его музой, и… Чем все закончится, не знал никто. Впрочем, если уж признаваться, издатели в поле зрения не мельтешили, то есть можно было не торопиться и работать над словом медленно, со вкусом, не забывая напоминать друзьям, что сейчас, именно сейчас создается лучшее из написанного за долгие годы плодотворной литературной деятельности.

Редактор-недруг вдруг отбыл в Москву, да не просто так, а по приглашению в столичное издание, и этим самым ещё раз доказал, что человек он, прямо скажем, прескверный.

А через несколько лет неожиданно объявилась Милочка. Нет, не пришла с тоской в глазах по знакомому адресу. И даже не встретилась случайно на улице. Нет…

N увидел её фотопортрет в газете… потом ещё в одной… а в третьей – и вовсе статью на целый разворот. Милочку, «стремительно взошедшую на литературный Олимп» (дословная цитата; когда ж эти публицисты отучатся говорить банальности?!) восхваляли все, кому не лень; её визит на малую родину казалось, был событием космического масштаба. Вчера состоялась презентация её пятнадцатой книги, на этот раз о любви пожилого художника к юной натурщице… плагиаторша несчастная!

N качал головой и страдальчески морщился: такая одарённая была девочка – и какая судьба! Не позавидуешь! Вышла замуж за этого прохиндея, этого выскочку, готового на всё ради места в московском издании! Строчит романчики для чтения в метро! Ведь невозможно, право, работать над словом с такой чудовищной скоростью! А ведь могла бы…

Он пенял, и сетовал, и вздыхал… и старательно следил за публикациями той, которую когда-то – кажется, совсем ещё недавно – звал Милочкой. «Она, конечно, небесталанна, – говорил он друзьям, – однако же писать на потребу… в то время как истинная литература…» – и снова тяжко вздыхал, не закончив мысли.

А ещё через пару лет в одной центральной газете, очень низкопробной, но очень популярной, появилось интервью с Милочкой, в котором, в ответ на дежурный вопрос корреспондента о том, что же побудило заняться литературным творчеством, она намекнула на пережитый в юности бурный роман с неким человеком, имени которого не назовет, ибо, во-первых, оно слишком известно, а во-вторых, эти события оставили слишком уж глубокий след в её ранимом сердце. N не раз и не два процитировал сие в дружеском кругу, не забывая ворчливо присовокупить: «Туману нагоняет, пиарится! Без пиара такие, как она, просто исчезают, испаряются, и уже завтра о них никто не вспоминает. Но мы же с вами понимаем, что истинная литература…» – и многозначительно замолкал. Храня в тайне драгоценную уверенность, что все понимают, кто он – тот человек, по которому до сих пор безнадежно страдает знаменитая на всю страну писательница.