Елена Яворская - Заскоки Пегаса (сборник)

Орловщина моя! Поля, леса и реки!

Я сердцем к родникам твоим приник!

Ты – всё, что воплотилось в человеке,

О край тургеневский, о фетовский родник!

И что вы думаете? Драгоценная супруга наглейшим образом прерывает меня на полуслове и говорит: «Весь ваш литературный клуб лечить пора. У вас навязчивая идея», – это на Орловщину, значит, намекает. Так чего ж она хочет, я не понимаю? Председатель про Орловщину пишет, заместитель – тоже пишет, вон

хрестоматию почитал – опять все про Орловщину пишут, ну, и я стараюсь не отставать…

Так вот что я хотел рассказать-то. Вы не поверите: жене понравился один мой стих!! Выслушала как миленькая, из комнаты не ушла, бровки не нахмурила, губки не покривила. Даже улыбнулась.

А дела вот как обстояли. У нашего соседа, Василь Петровича, собака есть. Ну вредная, зараза, так и норовит сорваться с поводка и тяпнуть. Одного Петровича слушается. А вчерась, видать, нашло что-то на неё, так она родного хозяина покусала. Ну просто ужас! Брюки новые, жена его чуть не убила (она и так эту псину с самого начала не выносит…). Ну, я ему, конечно, посочувствовал: вчера бутылочку-поллитровочку вместе раздавили. Вот тут-то у меня стишок и родился! Экспромт! Я и название заковыристое придумал:

Сосед, не трусь, гляди смелее,

Василь Петрович, мать твою!

Нет, не собаку ты взлелеял,

Пригрел ты на груди змею!

Она похожа на мартышку,

Я так скажу тебе любя.

И блохи бегают вприпрыжку

С твоей собаки на тебя.

Твоя змея (собака, то бишь) —

Такая тварь, что ё-моё!

Ты с нею на прогулки ходишь,

Купил ты «Чаппи» для неё!

Собака! Чтоб ей пусто было! —

Весь день Петровичу твержу, —

Твои же брюки прокусила —

В котором месте, не скажу.

Так вот, жена послушала и улыбнулась! Вы представляете?! Улыбнулась! Неужели я и вправду про соседских шавок пишу лучше, чем про любимую Орловщину? Стоит задуматься: а не сменить ли мне тематику стихотворений? Про всех соседей напишу, благо подъезд большой, интересных жильцов у нас много. Хоть Зойку возьми, хоть Мишку, хоть Саньку-алкоголика.

А Орловщина… да бог с ней. Про неё и так вон сколько народу пишет…

N был известным писателем. Правда, газеты губернского города О. освещали как важное культурное событие не его редкие визиты в родной город, а нечастые отъезды в столицу, а однажды, было дело, – и за рубеж. Он числил в лучших друзьях редакторов всех местных газет, а те, в свою очередь, говорили о нём как о самом одарённом из современных писателей. Стоит ли удивляться, что его стихи и рассказы много и охотно публиковали… а писал он ещё больше, нежели успевал напечатать. В неторопливых беседах с коллегами-ровесниками, происходивших, как правило, в раз и навсегда облюбованной кафешке («Вы ведь знаете, что на Западе богема предпочитает общаться в такой вот тёплой, почти домашней обстановке?») или в полуподвальном подсобном помещении одного местного издательства («А что мы, не русские люди, что ли?! На кой чёрт нам сдался весь этот выпендреж ненашенский!») он всякий раз пространно описывал художественные достоинства романа, над которым работал вот уже восемь… девять… десять лет и который, безусловно, должен стать лучшим его произведением, венцом литературного творчества. Молодёжи, почитавшей его как наставника, время от времени прозрачно намекал: ждёт и зовёт его столица и тянется он к ней, как дерево к солнцу, да только корни его здесь, на малой родине. Правда, завистники поговаривали… Ну да кто их слушает, этих клеветников, напрочь лишенных чести, совести и писательского таланта?!

N по праву был ярчайшей звездой из всех, видимых в этой точке Земного шара. В полной мере осознавая высокий долг художника перед обществом, долг, о коем ему столько твердила первая учительница русского языка и литературы и ни на минуту не давали забыть супруга, друзья и изданные книги коллег, он стремился поведать миру как можно больше своих мыслей и чувств в единицу времени. Покуда в один солнечный или дождливый, счастливый или несчастный день не осознал несовершенство органа, выступающего посредником между мыслями, обретающимися в высокомудрой голове, и словами, красиво и значительно ложащимися на бумагу. О, ты, тщившаяся заслужить гордое наименование длани Мастера! ты оказалась самой обычной рукой, не поспевающей даже за ходом мысли, не говоря уж о полете фантазии!