Николай Власов-Окский: Цветной шатер

Одиночество — оковы.
Прочь-бы от всего!
Друг мой, слышишь-ли ты зовы
Сердца моего?..

Над речкой месяц круторогий
Бредет долиной голубой.
Иду проселочной дорогой.
Моя душа полна тобой.

Вдали желтеют перекаты.
И под ногой хрустят пески.
Ты далеко, но как близка ты!
Близка, но в сердце груз тоски.

Колдунья — ночь в тиши ворожит,
Судьбу грядущую тая.
Пускай твой сон не потревожит
Тоска полночная моя.

Оки дремоту разгоняет
Большой шумливый пароход.
О чем он мне напоминает,
Куда в ночи меня зовет?

Смотрю на желтые рогожи
Песчаных россыпей. В тиши
Ты мне все ближе и дороже,
Душа и свет моей души!

Печальный месяц сходит ниже,
И тает ночь. Шуршит Ока.
К тебе я с каждым мигом ближе,
И дальше от меня тоска.

Сребророгий олень из-за гор
Выбегает на синий простор
И скользит по раздольной атаве
К сизолистной широкой дубраве.

Миллионы смеющихся глаз
Подмигнули оленю не раз,
Но бежит он и машет рогами
На лугах меж седыми стогами.

Я смотрю на серебряный бег
И грущу в тишине о тебе
И зову тебя мысленным зовом
К ощущеньям неведомым, новым.

В лугах заржавела трава,
К земле приникла и застыла.
И медленно река Москва
Несет осенние чернила.

На всем лежит свинцовый груз,
На всем печать тоски и скуки.
И даже страж приречный-шлюз
Ленивее разводит руки.

Одни скитальцы-облака
Спешат под ветровые взвизги,
Да сквозь плотинный щит река,
Ворча, разметывает брызги.

Голубая дорога.
Огонек в шалаше.
Отчего вдруг тревога
Завелась на душе?

Иль грядущее плоше?
Иль минувшего жаль?
Среброгривая лошадь
Мчится в синюю даль.

Отбивают копыта
Светлый след на траве.
Май далекий, отжитый
Вижу я в синеве.

Не о том-ли тревога
Завелась на душе?
Голубая дорога.
Огонек в, шалаше.

Колотится тридцать — осьмой,
И листья главы моей рядятся в иней.
Холодные, хмурые дали в лицо мое дышат зимой,
И май удаляется синий.

Прошли, отзвенев, тридцать-семь.
Назад посмотрел я: одни там потери.
Хотя синева там струилась. Теперь-же суровая темь
Ползет по-змеиному в двери —

И если-б не Муза, тогда
Мне было-бы горьче, печальней, грустнее.
Мелькают, бегут вперегонки чредой безпокойнои года,
А жить год от года труднее.

Угас румяный день, и сумерки, синея,
Ложатся на поля. Вздыхает тишина.
Ущербная луна в межоблачной аллее
Вдовеюще — грустна.

От озера ползет вечерняя прохлада.
И катится во мгле напев идущих жниц.
С блеянием бежит в село овечье стадо
Под выкрики встречающих девиц.

Отраду льет мне в грудь прохлада полевая.
Так сладко отдохнуть мне от дневных трудов!
И льются из души, природе отвечая,
Потоки безыскусственных стихов.

Луна в лазори рассыпала
Кошель шелестящей листвы.
И мне вдруг счастие выпало
Душой зачерпнуть синевы.

Простор, пришельца чарующий,
Ни кем не заказанный путь.
Я рад душою тоскующей
В тиши голубой отдохнуть.

Забыл толпу я шумливую,
Исторг из души города.
Вверху засветилась счастливая,
Зовущая в дали, звезда.

Как случаен и как он не долог —
Нашей жизни взывчивый путь!
Вздремнул ты, а вьюга свой полог
На твою настилает грудь.

Сколько было меж нами юных,
Полных веры! Где — же они?
Звучать не будут их струны,
Призывать золотые дни.

Вот давно-ли был с нами кудрявый,
Синеглазый сельский поэт!
Луга, поляны, дубравы,
Он был ваш. И его уже нет.

Вьюга злая свинцовый свой полог
Наложила ему на грудь.
Как странен и как недолог
Нашей жизни туманный путь!