Николай Власов-Окский: Цветной шатер

Чу! Где-то клохчет сонно клушка.
Цыпленок пискнул в полумгле.
Хорек — ядром из глотки пушки —
На звук пустился по земле.
Настиг и клушку и цыплят
И свистом оглашает сад.

Ночь на темя хладеющих крыш
Уронила безмолвную тишь.

Показался и весел и светел
На горе народившийся петел

И клюет он, стуча и звеня,
Пошатнувшийся гребень плетня.

За плетнем колыханье лампадок
Обещает разгадки загадок.

А восток сквозь сиреневый мрак
Поднимает малиновый флаг.

Кудрявый дым овина
И золото снопов.
Метелицей мякина
Пылит из-под цепов.

И стар и мал проворно
Доят ржаную плоть,
Чтоб собранные зерна
В муку перемолоть.

Обсосаны, обмяты
Снопы. И над гумном
Забрызгала лопата
Сверкающим зерном.

А легкая мякина
Летит по ветру вскачь
За прясло, где рябина
Развесила кумач.

Мир наш разве не причуда?
Разве он не вертоград?
Земь коричневое блюдо,
В нем зеленый виноград.

Сколько радости для глаза!
Эти шири! Эта синь!
Высь — лазоревая ваза
Обронила апельсин.

И звучат чуть слышным гудом
Ветровые голоса.
Между вазою и блюдом
Снеговые паруса.

А сквозь палевые листья
С разбугорья в тихий час
Как усладно морда лисья
Обвораживает нас!

Что, куда, зачем бывает, —
Не распрашиваешь ты:
Разве бабочка пытает
Ароматные цветы?

И идешь неспешным шагом
Ты, влюбленный, по земле.
И восток и запад флагом
Отмечают путь во мгле.

Загрустили луга и рощи.
Почернела вода в пруду.
С потемневших дерев на площадь
Ветер мечет листов руду.

На дороге мутные лужи
Отбивают под ветром пляс.
В час вечерний в лазори тужит
Одинокий ущербный глаз.

Город немая пустыня:
Камень, известка да пыль.
В степь я иду. На равнине
Ветер полощет ковыль.

В воздухе слышится звонкий
Голос баяна полей.
Плещет из синей воронки
Яркой струей Светолей.

Облако легкою птицей
Дальний свершает полет.
Степь моя, в жалкой столице
Кто твою прелесть поймет?!.

Тоска кладет на сердце груз,
И опускает сердце крылья.
Степная Русь, родная Русь,
Твою красу не разлюбил я.

Мне жизнь московская тесна.
Дома и улицы — как цепи.
И рвусь туда я, где весна
В наряд венчальный рядит степи.

Стремлюсь туда, где ветерок
Хмельной усладной дышет брагой;
Туда, чтоб вдоль и поперек
Бродить повольником — бродягой.

Асфальт, кирпич, нора чердачная.
А в высоте издалека
Такие светлые, прозрачные
Бредут неспешно облака.

Бредут они тропой нехоженой
И не видать конца пути.
И сердце бегом их встревожено:
И мне-бы вдаль брести, брести!

И мне-б из этой ямы каменной,
Ее обычаи поправ, —
Туда, где май танцует пламенный
Среди лужаек и дубрав!

Горят снега от ласки жаркой.
Ручьев смеются голоса.
И лес, медлительная барка,
Вздымает грузно паруса.

В полях, в лугах чернеют кочки.
А горб горы как летом сух.
У вербы распустились почки,
Белея, как лебяжий пух,

Лишь февраль, а зиме недужится,
Тлеет белый ее хитон;
По ложбинам буреют лужицы,
А во рву ручейковый звон:

Желтый челн с золотыми веслами
Из-за гор выплывает в синь
И скользит меж седыми пряслами
На раздолье немых пучин.

Вновь я мир принимаю как смолода:
Хлынул в сердце хмелящий дых.
И бреду я из тесного города
На просторы полян молодых.

Томный вечер смотрит в окна
И зовет, зовет.
Серебристые волокна
Падают с высот.

Машет трепетно черема
Серым рукавом.
Мысль ведет меня из дома
В твой далекий дом.