Александр Вертинский - Собрание стихотворений

Появилась у Вас и небрежность, и лень.

Разве можно так горько, так зло насмехаться?

Разве можно топтать каблуками сирень?..

И когда Вы, страдая от ласк хамоватых,

Тихо плачете где-то в углу, не дыша, —

Он играет для Вас свой «Концерт Сарасате»,

От которого кровью зальется душа!

Безобразной, ненужной, больной и брюхатой,

Ненавидя его, презирая себя,

Вы прощаете все за «Концерт Сарасате»,

Исступленно, безумно и больно любя!..

1927

Черновцы

В. Холодной

Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы?

Куда ушел Ваш китайчонок Ли?..

Вы, кажется, потом любили португальца,

А может быть, с малайцем Вы ушли.

В последний раз я видел Вас так близко.

В пролеты улиц Вас умчал авто.

И снится мне — в притонах Сан-Франциско

Лиловый негр Вам подает манто.

1916

Что же мы себя мучаем?

Мы ведь жизнью научены…

Разве мы расстаемся навек?

А ведь были же сладости

В каждом горе и радости,

Что когда-то делили с тобой.

Все, что сердце заполнило,

Мне сегодня напомнила

Эта песня, пропетая мной.

Я всегда был с причудинкой,

И тебе, моей худенькой,

Я достаточно горя принес.

Не одну сжег я ноченьку

И тебя, мою доченьку,

Доводил, обижая, до слез.

И, звеня погремушкою,

Был я только игрушкою

У жестокой судьбы на пути.

Расплатились наличными

И остались приличными,

А теперь, если можешь, прости.

Все пройдет, все прокатиться.

Вынь же новое платьице

И надень к нему шапочку в тон.

Мы возьмем нашу сучечку

И друг друга под ручечку,

И поедем в Буа де Булонь.

Будем снова веселыми,

А за днями тяжелыми

Только песня помчится, звеня.

Разве ты не любимая?

Разве ты не единая?

Разве ты не жена у меня?

1934

Париж

Замолчи, замолчи, умоляю,

Я от слов твоих горьких устал.

Никакого я счастья не знаю,

Никакой я любви не встречал.

Не ломай свои тонкие руки.

Надо жизнь до конца дотянуть.

Я пою пои песни от скуки,

Чтобы только совсем не заснуть.

Поищи себе лучше другого,

И умней и сильнее меня,

Чтоб ловил твое каждое слово,

Чтоб любил тебя «жарче огня».

В этом странном, «веселом» Париже

Невеселых гуляк и зевак

Ты одна всех понятней и ближе,

Мой любимый, единственный враг.

Скоро, скоро с далеким поклоном,

Мою «русскую» грусть затая,

За бродячим цыганским вагоном

Я уйду в голубые края.

А потом как-нибудь за стеною

Ты услышишь мой голос сквозь сон,

И про нашу разлуку с тобою

Равнодушно споет граммофон.

1934

Париж

Ты проходишь дальними дорогами

В стороне от моего жилья.

За морями, за долами, за порогами

Где-то бродишь ты, Любовь моя.

И тебя, Невесту неневестную,

Тщетно ждет усталая душа,

То взлетая в высоту небесную,

То влачась в пыли, едва дыша.

Эту жизнь, с печалью и тревогами

Наших будней нищего былья,

Ты обходишь дальними дорогами

В стороне от нашего жилья.

1934

Париж

Любовью болеют все на свете.

Это вроде собачьей чумы.

Ее так легко переносят дети

И совсем не выносим мы.

Она нас спасает. Она нас поддерживает.

Обещает нам счастье, маня.

Но усталое сердце уже не выдерживает

Температуры огня.

Потому что оно безнадежно замучено

От самых простых вещей.

К вечной казни и муке оно приучено,

Но не может привыкнуть к ней.

1950-е

На солнечном пляже в июне

В своих голубых пижама

Девчонка — звезда и шалунья —

Она меня сводит с ума.

Под синий berceuse океана

На желто-лимонном песке

Настойчиво, нежно и рьяно

Я ей напеваю в тоске:

«Мадам, уже песни пропеты!

Мне нечего больше сказать!

В такое волшебное лето

Не надо так долго терзать!

Я жду Вас, как сна голубого!

Я гибну в любовном огне!

Когда же Вы скажете слово,

Когда Вы придете ко мне?»

И, взглядом играя лукаво,

Роняет она на ходу:

«Вас слишком испортила слава.

А впрочем… Вы ждите… приду!..»

Потом опустели террасы,

И с пляжа кабинки свезли.

И даже рыбачьи баркасы

В далекое море ушли.

А птицы так грустно и нежно

Прощались со мной на заре.

И вот уж совсем безнадежно

Я ей говорил в октябре:

«Мадам, уже падают листья,

И осень в смертельном бреду!