Александр Вертинский - Собрание стихотворений

Я знаю, Джимми, если б были Вы пиратом,

Вы б их повесили однажды на рассвете

На первой мочте Вашего фрегата…

Но вот звонок, и Вас зовут куда-то…

Прощайте, Джимми, — сказок нет на свете!

1934

Средиземное море, пароход «Теофиль Готье»

Сколько вычурных поз,

Сколько сломанных роз,

Сколько мук, и проклятий, и слез!

Как сияют венцы!

Как банальны концы!

Как мы все в наших чувствах глупцы!

А любовь — это яд.

А любовь — это ад,

Где сердца наши вечно горят.

Но дни бегут,

Как уходит весной вода,

Дни бегут,

Унося за собой года.

Время лечит людей,

И от всех этих дней

Остается тоска одна,

И со мною всегда она.

Но зато, разлюбя,

Столько чувств загубя,

Как потом мы жалеем себя!

Как нам стыдно за ложь,

За сердечную дрожь,

И какой носим в сердце мы нож!

Никому не понять,

Никому не сказать,

Остается застыть и молчать.

А… дни бегут,

Как уходит весной вода,

Дни бегут,

Унося за собой года.

Время лечит людей,

И от всех этих дней

Остается тоска одна,

И со мною всегда она…

1932

У меня завелись ангелята,

Завелись среди белого дня!

Все, над чем я смеялся когда-то,

Все теперь восхищает меня!

Жил я шумно и весело — каюсь,

Но жена все к рукам прибрала.

Совершенно со мной не считаясь,

Мне двух дочек она родила.

Я был против. Начнутся пеленки…

Для чего свою жизнь осложнять?

Но залезли мне в сердце девчонки,

Как котята в чужую кровать!

И теперь, с новым смыслом и целью

Я, как птица, гнездо свое вью

И порою над их колыбелью

Сам себе удивленно пою:

«Доченьки, доченьки, доченьки мои!

Где ж вы, мои ноченьки, где вы, соловьи?»

Вырастут доченьки, доченьки мои…

Будут у них ноченьки, будут соловьи!

Много русского солнца и света

Будет в жизни дочурок моих.

И, что самое главное, это

То, что Родина будет у них!

Будет дом. Будет много игрушек,

Мы на елку повесим звезду…

Я каких-нибудь добрых старушек

Специально для них заведу!

Чтобы песни им русские пели,

Чтобы сказки ночами плели,

Чтобы тихо года шелестели,

Чтобы детства забыть не могли!

Правда, я постарею немного,

Но душой буду юн как они!

И просить буду доброго Бога,

Чтоб продлил мои грешные дни!

Вырастут доченьки, доченьки мои…

Будут у них ноченьки, будут соловьи!

А закроют доченьки оченьки мои —

Мне споют на кладбище те же соловьи.

1945

Вот зима. На деревьях цветут снеговые улыбки.

Я не верю, что в эту страну забредет Рождество.

По утрам мой комичный маэстро так печально играет на скрипке

И в снегах голубых за окном мне поет Божество!

Мне когда-то хотелось иметь золотого ребенка,

А теперь я мечтаю уйти в монастырь, постареть

И молиться у старых притворов печально и тонко

Или, может, совсем не молиться, а эти же песенки петь!

Все бывает не так, как мечтаешь под лунные звуки.

Всем понятно, что я никуда не уйду, что сейчас у меня

Есть обиды, долги, есть собака, любовница, муки

И что все это — так… пустяки… просто дым без огня!

1916

В вечерних ресторанах,

В парижских балаганах,

В дешевом электрическом раю,

Всю ночь ломаю руки

От ярости и муки

И людям что-то жалобно пою.

Звенят, гудят джаз-банды,

И злые обезьяны

Мне скалят искалеченные рты.

А я, кривой и пьяный,

Зову их в океаны

И сыплю им в шампанское цветы.

А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным,

Где в испуге даже дети убегают от меня.

Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным,

И лучах моей короны умирает светоч дня.

Звенят, гудят джаз-банды,

Танцуют обезьяны

И бешено встречают Рождество.

А я, кривой и пьяный,

Заснул у фортепьяно

Под этот дикий гул и торжество.

На башне бьют куранты,

Уходят музыканты,

И елка догорела до конца.

Лакеи тушат свечи,

Давно замолкли речи,

И я уж не могу поднять лица.

И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел

И сказал: «Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны.

Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго.

Даже в нашем добром небе были все удивлены».

И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи,

Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда.

А высоко в синем небе догорали божьи свечи

И печальный желтый Ангел тихо таял без следа.