Александр Васильев - Суд присяжных - последний шанс Фемиды. Адвокат в процессе с присяжными - стратегия и тактика защиты

А реального нового следствия не будет. Там некоторые свидетели обвинения явно совершили ряд деяний, вменяемых подсудимым, но вся кухня в суде всплыла. Эти свидетели по закону были освобождены от ответственности за активное сотрудничество с органами предварительного следствия и «деятельное раскаяние» (слили «товарищей» и админов националистических сайтов в большом количестве), доказательств против них следствие собирать не стало (а сейчас уже поздняк), зато в качестве доказательств вины подсудимых представило показания этих самых свидетелей (и всё). Кроме того, в деле фигурировало десятка четыре неустановленных лиц. За 2 года следствие этих лиц установить не удосужилось. А одному из свидетелей обвинения за 2 года так для опознания и не предъявили обвиняемого. Опознание проходило в суде, причём прокурор свидетелю подсказал вполголоса: «Это он». Этот самый он от письменного описания, данного свидетелем по горячим следам, отличался примерно как покойный Шандыбин от тоже покойного Семёна Фарады. На вопрос — «по каким признакам Вы СЕГОДНЯ опознали лицо?» свидетель сказал — «по тем, что указаны в протоколе допроса двухлетней давности».

Много там вообще было интересного. Перед началом отбора нам сказали — «Процесс имеет большую общественную значимость» (т.е. — есть политический заказ). Я только за политический заказ на реальную борьбу с экстремизмом. Но заказ оказался на постановку дешёвого шоу.

Источник: http://community.livejournal.com/ru_antifa/370103.html?thread=2691767#t2691767

Следует отметить, что обратить внимание присяжных на вышеупомянутую «прокурорскую подсказку» удалось именно благодаря тому, что защита осознано пошла на конфликт, и после того как прокурор «помог опознать кого надо», адвокаты стали активно и громко требовать от суда опровергнуть заявление прокурора и объявить последнему замечание. Прокурор и суд в ответ выбрали самую идиотскую позицию — они начали отрицать очевидное, чем еще больше подорвали к себе доверие присяжных…

Кстати говоря, конфликт — это еще и способ развенчания «ореола жертвы», как моральное обоснование доведения до присяжных той или иной информации. Это значимо, прежде всего, потому что в глазах присяжных сторона защиты должна быть морально безупречна. Так уж получается, что присяжные с куда большим снисхождением относятся к фальсификациям и нарушениям со стороны суда и прокуратуры, нежели стороны защиты. Если адвокат или подсудимый уличен во лжи, неэтичном поведении и т.д., то дело можно считать наполовину проигранным. Это также существенно, когда защитнику приходится работать с противником, имеющим определенный моральный карт-бланш. Например, матерью погибшего в результате преступления потерпевшего.

Вот, в частности, что об этом пишет известный американский адвокат Джерри Спенс:

«Для завоевания расположения, уважения и доверия присяжных заседателей и председательствующего судьи нельзя во время перекрестного допроса резко и настойчиво атаковать «одетого в белые одежды» процессуального противника, который ведет себя в суде корректно и достойно. Такую атаку следует предпринимать только тогда, когда противник своей ложью и некорректным поведением сбросит с себя «белые одежды» и таким образом облачится в «черные одежды».

Мы должны подождать, пока наш праведный противник не обнаружит своих отрицательных сторон. Прежде чем мы бросимся в атаку, тот, кто принимает решение (чаще всего жюри…), должен увидеть нашего оппонента в черном цвете. Если мы будем атаковать раньше, чем наш противник проявит себя как явный носитель «черных одежд», мы будем атаковать того, кто принимает решения, поскольку он всегда стоит по одну сторону баррикады с тем, кто в «белом». А того, кто принимает решение, атаковать нельзя ни в коем случае.

Как следствие, мы, очевидно, не должны атаковать скорбящую в трауре мать. Но когда эта скорбящая мать под действием вежливых уколов хорошего перекрестного допроса превращается в разъяренную, мстительную крикунью, мы можем атаковать, но только вежливо. Нельзя атаковать человека, который безусловно вызывает симпатию, до тех пор, пока история этого симпатичного человека, опять-таки посредством вежливого перекрестного допроса, не станет очевидной ложью. Нельзя атаковать слабого, ребенка, оппонента, который явно испуган, любого, кто по какой-либо причине не может защищать себя.

Когда мы атакуем, это не обязательно означает, что мы атакуем того, кто находится на другой стороне. Мы можем атаковать их дело, можем атаковать их взгляд на правосудие, можем оспаривать правдивость их свидетелей. Их мотивы. Но мы не атакуем их самих, если только в результате нашего перекрестного допроса не окажется, что их показания лживы».