Коллектив авторов: Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. Монография

Но хотя в тексте закона обычное слово приобретает некий новый оттенок значения, обусловленный тем, что слово становится неотъемлемым компонентом нормативного правового предписания как единого, цельного знака со специфическим юридическим смыслом 315, нужно помнить, что слова для законодательного текста отбираются из общего словарного состава. По авторитетному свидетельству Р. А. Будагова, синонимы имеются во всех языках, особенно ими богаты развитые литературные языки; имеет богатейшую синонимику и русский язык. Многозначность слова также является неотъемлемым свойством русского языка, важнейшей особенностью естественных языков народов мира, человеческого языка вообще; около 80 % слов любого живого современного европейского языка, имеющего длительную литературную традицию, являются словами многозначными 316.

Таким образом, имманентно присущие естественному языку свойства не позволяют достичь искомого идеала единства законодательной терминологии. Поэтому, не оспаривая полезность общего правила об однозначности терминологии и необходимость максимально возможного отказа от полисемии и синонимии, следует, видимо, признать, что ни в целом, то есть относительно всего массива российского законодательства, ни в рамках смежных отраслей, ни в пределах даже одной отрасли полностью исключить их невозможно по объективной причине.

На примере используемого в УК и УПК слова «лицо» видно: если слово многозначно в естественном языке, это с неизбежностью проявляется в языке закона. Слово «лицо», имеющее в словарях общеупотребительной лексики пять значений 317, в УК выступает только в двух из них. Первое общеупотребительное значение «лицопередняя часть головы человека» встречается в УК единственный раз в ч. 1 ст. 111. Третьему по словарному порядку общеупотребительному значению данного слова – «человек как член общества» – в УК придается основное значение. В свою очередь в таком значении слово «лицо» становится термином, при этом он используется в УК для обозначения четырех уголовно-правовых понятий: 1) субъекта преступления (ст. ст. 19, 20 и др.); 2) потерпевшего (п. «а», «б», «в» ч. 2 ст. 105, ч. 1 ст. 135 и др.); 3) человека, совершившего общественно опасное деяние, но не подлежащего уголовной ответственности в силу недостижения возраста, с которого наступает уголовная ответственность (ч. 2 ст. 33), или невменяемости (ст. 21, ч. 2 ст. 33); 4) человека, причинившего вред правоохраняемым благам и интересам при обстоятельствах, исключающих преступность деяния (глава 8). А в УПК значений слова «лицо» и того более: потерпевший (ст. 42), частный обвинитель (ст. 43), подозреваемый (ст. 46), обвиняемый (ст. 47), защитник (ст. 49), свидетель (ст. 56), эксперт (ст. 57), специалист (ст. 58), переводчик (ст. 59), понятой (ст. 60) и т. д. Заметим, что в подавляющем большинстве статей УК и УПК многозначность слова «лицо» не вызывает затруднений для понимания каждого из указанных значений 318за счет либо ближайшего контекста – текста статьи, в которой оно используется, либо включенности в дефинитивное предписание.

Что касается синонимии, то невозможность полного отказа от нее в тексте уголовного закона несложно проиллюстрировать на примере главного криминообразующего признака преступления, именуемого в доктрине уголовного права и частично в УК обобщенным термином «общественно опасные последствия». Для обозначения всего многообразия общественно опасных последствий 319в распоряжении законодателя для любого уровня обобщения в русском языке имеются только три слова – «вред», «ущерб» и «последствия», которые и используются по тексту УК. При этом в русском языке слова «вред», «ущерб» и «последствия» являются синонимами, то есть разными по звучанию словами, близкими или тождественными по значению, обозначающими одно и то же понятие, но отличающиеся друг от друга оттенками значения (близкие), либо стилистической окраской (тождественные), либо обоими этими признаками 320. Ограниченность словарного запаса в естественном языке ведет к увеличению смысловой нагрузки на каждый из указанных терминов, что проявляется в полисемии, то есть наличии у одной единицы языка более одного значения – двух или нескольких 321.

Как видим, объективно существующие особенности естественного языка не позволяют в полной мере соблюсти терминологическое единство в УК и УПК путем отказа от синонимии и полисемии.

Данный вывод, однако, не означает, что и стремиться к терминологическому единству, а равно к поиску рациональных способов использования естественных проявлений языка в тексте законов, нет смысла. Практика современного законотворчества иллюстрирует нам массу примеров проявления уже не объективной, а субъективной причины – недостаточного внимания законодателя к выбору языковых средств выражения нормативных правовых предписаний 322. Полагаю возможным согласиться с теоретиками права А. С. Пиголкиным и Т. В. Губаевой, которые считают, что «язык закона не может быть лишен неотъемлемых свойств естественно-языковой системы – проблема лишь в том, чтобы эти свойства в полной мере обеспечивали определенность и точность законодательных предписаний» 323.