Павел Уваров - Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Успешная реформа университета состоялась в 1598 году. Но подготовка к ней велась долго, и список комиссаров, назначенных по распоряжению короля для реформирования университета, составлен был тремя годами раньше. В феврале 1595 года состав реформационной комиссии был торжественно оглашен на университетской ассамблее ректором, которого звали… Галанд! [154] Crevier J. B. L. Op. cit. T. 7. P. 68. Это был принципал коллегии Бонкур Жан Галанд, племянник (по другим данным — внучатый племянник) Пьера Галанда.

Трудно не увидеть в этом «иронии истории». Но, может быть, за подобными курьезами и случайностями скрываются пока не познанные нами закономерности.

Как мы поняли на примере адвокатов Дюмулена и Ле Пилёра, нотариальный акт, составленный comme en droit jugement («по праву решения»), выходил за рамки кутюмных норм и поэтому нуждался в дополнительном обосновании. Но в дарении некоего Филиппа Кавелье, адресованном его другу и родственнику, это обоснование обернулось подробным рассказом о злоключениях дарителя, о его обидчиках, о поддержке, которую оказал ему друг, и о трудностях, с которыми последний при этом столкнулся. Подобные истории были уместны в актах отмены дарений (ревокации), когда требовалось продемонстрировать полную обоснованность своего решения. Мы видели это на примере акта Николя Ле Клерка, поведавшего о происках своих племянников, или на примере второй ревокации Шарля Дюмулена, сообщившего о черной неблагодарности своего брата. При всей экстраординарности подобных актов, их логика понятна — убедительно описать неблагодарность одних и ценность услуг других, ведь в отличие от завещания дарение отменить было весьма непросто.

У Филиппа Кавелье речь не шла об отмене какого-либо акта, он совершал простое дарение. К чему же такое красноречие, требовавшее, помимо прочего, немалых расходов, ведь клерку нотариуса платили постранично и потому каждая лишняя строка буквально была на вес золота? Тем более что в акте рассказывалось о бедственном материальном положении, в котором оказался и сам даритель, и его друг.

Обратимся к этому странному акту [156] AN. Y 98. Fol. 453v. , настолько колоритному, что его придется пересказать почти полностью.

Мартен Гонд и Филипп Кавелье, уроженцы Сент-Эньяна близ Руана, заявляют comme en droit jugement о том, что заключают соглашение следующего характера. Оно состоит в признании Филиппом Кавелье величайшего значения того усердия, которое Мартен Гонд проявлял на протяжении семи лет, пока Кавелье и его жена Перетта находились в заключении. В 1546 году они оказались в тюрьме, в Консьержери Руана, по ложному обвинению в фальшивомонетничестве со стороны Фредерика Годе, сеньора де Сент-Эньян, Робера Бюлта и других их сообщников. Благодаря хлопотам Мартена Гонда, не пожалевшего значительных средств, после многих лет мытарств Кавелье к моменту составления акта добился постановления о своем освобождении. Оно было вынесено Монетной курией 22 июня 1553 года. Согласно этому постановлению, движимое имущество — золото, серебро и домашняя утварь — должно быть возвращено Кавелье.

На протяжении всех семи лет пребывания Кавелье и его супруги в тюрьме Мартен Гонд не переставал хлопотать об их освобождении, подавая прошения не только в парламент Руана, но и в Частный совет короля, в королевскую канцелярию, в Большой совет, в Монетную курию. В этих хлопотах Гонд не только потерял свое время, но и издержал крупную сумму денег. И если в начале процесса Мартен Гонд был уважаемым и зажиточным человеком, ведущим торговлю и владевшим королевскими должностями в Руане, то постепенно ему пришлось продать все, включая семейное наследственное имущество, расположенное в Сент-Эньяне (при том что сеньор этого города в отместку за помощь Кавелье чинил ему всяческие препятствия). Теперь, растратив свое имущество и годы молодости на этот судебный процесс, он находится на грани нищеты. Филипп Кавелье понимает и признает заслуги Гонда, без которых он был бы несправедливо казнен или умер бы, не перенеся лишений и пыток, подобно тому как три месяца назад умерла его жена, не дождавшись освобождения из тюрьмы. Учитывая, что даже если бы Кавелье распродал все свое оставшееся имущество, он все равно не смог бы возместить ущерб, понесенный Мартеном Гондом, он «по своей доброй воле и желанию, из признательности за благодеяния» составляет на имя Гонда генеральное дарение всего имущества «как в силу всего вышесказанного, так и по семейной близости ( proximité du lighnaige )».