Гораполлон - Иероглифика

Миром правят стереотипы, но они весьма двусмысленны.

Многие выдающиеся интеллектуалы Греции уважали Египет, как источник и хранилище глубинного знания о богах, Вселенной и человечестве. Мощь традиционной египетской культуры очаровывала западных философов и ученых, которые восхищались тем, что видели в тысячелетней истории Египта. В частности, египетская философия казалась им старше и глубже, чем их собственная. Западным мужам науки нравились рассказы о путешествиях в Египет, в ходе которых Солон, Платон, Евдокс и даже Юлий Цезарь постигали мистерии бытия, календаря и звезд. Греческие историки и этнографы рассказывали своим читателям о чудесах великих строений и странных обычаях Египта. Правители Римской империи перевозили в Рим и Константинополь таинственные реликвии и величайшие обелиски фараонов. Украшая ими главные города империи, они демонстрировали вещественные доказательства того, что Рим правит миром [109]. К тому времени культ Изиды, распространившийся по Римской империи, обеспечил Египту окончательную победу в сфере духа. Представление об этой стране, как о плененной, но имущественной цивилизации, прочно вплелось в ткань западной культуры [110].

В первых веках христианской эры греческие писатели имели лишь обрывки информации, а египетские мыслители упорно собирали едва различимые фрагменты их раздробленной древней культуры, создавая тщательно выверенный и богато украшенный миф о мудрости Египта. Процесс оказался сложным и длительным. Многие из тех, кто участвовал в нем, были выдающимися фигурами: например, Херемон – странный александрийский ученый и стоик, позже ставший учителем Нерона. Уцелевшие отрывки его работ по иероглифам указывают на аскетическую мудрость жрецов Древнего Египта. Он изображал их как дисциплинированных и самоотверженных языческих мудрецов. К сожалению, Херемон черпал свои сведения не из опыта, а из запаса банальных терминов и историй, используемых эллинистическими писателями для осмеяния экзотических религий, каждая из которых, по их мнению, не могла равняться с логикой греческих философов. Египетские мудрецы в описаниях Херемона походили на индийских гимнософистов, галльских друидов и зороастрийских жрецов. Но он настаивал на уникальности египетской традиции и проливал свет истины на реальные ритуалы жрецов и значения иероглифов.

Его работы напоминали гобелены, в которых фальшь переплеталась с правдой, а традиции Египта – с чужеземными стереотипами [111]. Авторы греческих манускриптов, приписываемых Гермесу Трисмегисту (и широко распространившихся в III–IV веках) – которые в странных диалогах описывали свои взгляды на египетские доктрины о сотворении Вселенной и человеческой души – также смешивали в один текстуальный коктейль реальные традиции и ничем необоснованные измышления. Почти все читатели принимали эти тексты за истинно египетские манускрипты и вплоть до конца XVI века считали доказанным египетское происхождение платоновских доктрин, о чем заявляли более открыто, чем их автор [112].

Ни одна грань египетской культуры не занимает в панораме Древнего мира более значительного – и менее точного – места, чем иероглифы. На заре христианской эры лишь несколько ученых (даже из тех, кто был рожден в Египте) могли писать или читать иероглифические тексты – и уж тем более объяснять чужеземцам идеографическую и фонетическую природу египетских надписей. Ни один грек, чьи работы дошли до наших дней, не умел читать иероглифы. Но культура, как и природа, не терпит пустоты. Историки, философы и отцы церкви, присыпав тальком старые трактаты, написали новые тома, указанные Боэсом во введении этой книги. Они признавали, что жрецы Египта обладали наидревнейшей и самой странной письменностью, в которой каждый образ выражал определенную концепцию с неоспоримой ясностью по причине того, что используемый знак имел природный, а не условный характер.

«В отличие от наших дней, – писал латинский историк Аммиан Марцеллин, – древние египтяне имели особый набор символов. Для выражения явлений, постигаемых умом, они использовали множество знаков. Каждому из них соответствовало одно название или слово. А иногда иероглиф обозначал целую мысль… Под образом пчелы, производящей мед, они понимали царя, ибо этот символ указывал, что правитель должен был сочетать в себе сладость и острое жало» [113]. Египетские надписи равнозначны символическим или аллегорическим сообщениям, которые мудрый читатель любой национальности может расшифровать, проработав смысл каждого знака [114]. Отборные зерна египетской философии попали в уникально восприимчивую почву.