Олег Егоров - М. Ю. Лермонтов как психологический тип

Динамика творческой жизни Лермонтова находилась в полном соответствии с траекторией его социального движения. Возмущение насильственным подавлением индивидуальной природы вырывается из его бессознательного в образе Демона. Последний имеет двойную природу: как символ архетипа бессознательного и как выразитель личных чаяний поэта. «Первая природа» этого образа имела позитивный смысл, соединяя Лермонтова незримыми связями с коллективными ценностями, которыми пренебрегало его сознание. Но, пережив искушение светскими соблазнами, поэт отрекается от увлечения юности. Оно воспринимается им как разновидность игры, как одна из масок карнавала жизни. К тому времени демонический образ обрел черты вполне земного характера и был воплощен, в форме психологической проекции, в личности Печорина.

Интуитивный тип восприятия сказался и в выборе Лермонтовым эротических объектов. Эротическому чувству Лермонтова свойственна периодичность. Предмет любви задерживал его до того момента, пока он не убеждался в исчерпанности возможностей чувства женщины к нему.

В любовных увлечениях Лермонтов всегда был устремлен к идеалу. Но его колеблющийся психический ритм препятствовал удержанию психической энергии на фазе постоянства. Это нашло отражение в любовных лирических циклах, обращенных к конкретным женщинам.

Нередко эротическое в жизни Лермонтова переплеталось с игрой. Как и в других жизненных сферах, в любовный быт вторгались излюбленные литературные темы поэта. И когда в реальности любовная тема была исчерпана, не оставив никаких возможностей лермонтовской интуиции, он заканчивал ее «литературно» в поэтическом и прямом смысле, как историю с Е. А. Сушковой. В этом смысле эротическая сфера приучила Лермонтова воспринимать жизнь в «обществе» как разновидность большой игры («из-под таинственной, холодной полумаски»).

Лермонтов – единственный русский классик XIX века, возродивший интерес к игре как литературному приему и стилю жизни. Увлекшись в юности светски-бытовыми формами игры (маскарад, карнавальный праздник, театр марионеток), он привносит элемент игрового поведения в служебную сферу, тактику светских отношений (байронизм), делает попытки попасть на сцену (драма «Маскарад»). Наряду с использованием общепризнанных и легальных способов игры Лермонтов экспериментирует в области периферийных жанров низовой литературы. Его смелые опыты «юнкерского» периода и тематически близкие им произведения напоминают сохранившиеся в толще народной культуры массовые игровые действа. У Лермонтова они даны в сниженном и вульгаризированном плане, обусловленном сферой бытования и встроенной в них традицией профессионально-сословной среды (гусарский фольклор).

Получив первые впечатления от соревновательных форм народно-бытовой игры в детстве (кулачные бои), Лермонтов во взрослом возрасте переосмысливает их природу в свете социального опыта. В его сознании укореняется представление об агоне как универсальном принципе общественной жизни. В «большом свете» это – соревнование опытных интриганов, за зеленым столом – карточных игроков, в армейской среде – дуэлянтов, в сердечных делах – коварных искусителей.

На формирование игрового поведенческого стиля Лермонтова большое воздействие оказала его руководящая личностная идея. Стремление к лидерству как средству завоевать успех нередко приобретало откровенно игровой характер. Стиралась грань между театральным лицедейством и бытовым фиглярством, как в истории с игрушечной саблей накануне салонного спектакля у Карамзиных: не успев сыграть на одной сцене, Лермонтов оказался в центре служебного «водевиля».

Параллельно с игрой или, точнее, в одном регистре с ней Лермонтов развивал и совершенствовал такой природный дар, как острословие. Со времени вступления в «большой свет» оно стало выполнять функцию тактического оружия по обезвреживанию недоброжелателей и разного рода грушницких. Как и игра, острота была не только социальной, но и психологической установкой, выполнявшей функцию защитного механизма. На бессознательном уровне тенденциозная острота своей направленностью на конкретный объект отводила угрозу от уязвимых участков душевного мира поэта. Об этом свидетельствует избирательная направленность лермонтовских острот. Как элемент светского общества спектакля острота служила субститутом острой социальной критики.