Олифант Олифант - Секреты крылатых слов и выражений[СИ]

— Безбрачие, это без баб, что ли? — изумился архиепископ Равеннский, когда Генрих IV передал ему папский указ. — Да я этого скопца своими руками удавлю.

— Дело это не моё, — притворно вздохнул король, — церковное. Но, как решите, так и поступим.

— На Рим, на Рим, — загудели епископы, звеня кольчугами.

В КИЛЬВАТЕРЕ ИДТИ

Бывает, выпьет молодой матрос лишнюю кружку в портовом кабаке, и давай хвастать. О рифах Огненной Земли, о зловещих штилях экватора, о ледяных волнах Гренландии, об экваториальных чудовищах. Стучит кулаком по столу, требует внимания собеседников, а то закатает рукав робы, и покажет следы от укуса австралийского иглозуба.

— А ходил ли ты, дружок, в кильватере? — не выдержит этой болтовни кто–нибудь из старых морских волков.

Сникнет хвастун, замолчит…

Немного найдёшь на свете моряков, которым довелось пройтись в кильватере и остаться в живых. А, уцелевшие не любят об этом распространяться. Рассказывают, что в марсельском порту жил один старик, так он изготавливал защитные амулеты от этой напасти. И, однажды, некий капитан, истратив всё годовое жалованье, купил их своей команде. Вышел в открытое море, выдал морякам двойную порцию рома, приказал надеть амулеты, а затем, встав к штурвалу, повёл корабль в кильватере. Полгода не было вестей о безумце, а затем судно объявилось близ берегов Бразилии. И, казалось бы, команда жива, здорова, да вот только человеческую речь перестали понимать. Лепечут что–то невнятное, а в глазах ужас. Свели их под руки на берег, разместили близ порта. Пожили они с неделю, речь к ним и вернулась, но где были, что случилось, хоть убей, не помнят.

Ещё известен случай, когда некий голландский купец, удирая от пиратов, взял, да и пошёл в кильватере, мол, всё равно умирать. Корсары врассыпную, а торговцы, как ни в чём не бывало прибыли на Кубу без единой царапины. Как потом выяснилось, капитаном там совсем мальчишка служил и прежде о кильватере и слыхом не слыхивал. Вот такие чудеса…

В МУТНОЙ ВОДЕ РЫБКУ ЛОВИТЬ

Река Хуанхэ берёт своё начало в Тибете. Звенящим хрустальным ручейком начинает она пробираться через горы и выходит на равнину уже стремительным мутным потоком, вобрав в себя огромное количество щебня, песка, льда и всевозможных взвесей. На плоскогорье Ордос течение её замедляется, намывая огромные дамбы из принесённых с собой осадочных пород. Обходя препятствия, ею же самой созданные, Хуанхэ принимается петлять из стороны в сторону, вымывая для себя новые русла. Успокоить своенравную реку осмелился в III веке до нашей эры некий китайский князь Юй. Он принялся укреплять берега, строить дамбы, чистить русло и, в результате, Хуанхе плавно покатила свои мутные воды через равнину.

Тут надо отметить, что Юй крайне уважительно отнёсся к реке. Не выкрикивал, — «ты покоришься мне, Хуанхэ!», не мочился с берега в воду, а, наоборот, пытался умилостивить поток многочисленными жертвами и подношениями. И, дабы расположить к себе речных богов, запретил подданным ловить там рыбу. В озёрах, ручьях, прудах — сколько угодно, но, если тебя поймают на берегу Хуанхэ хоть с одним пескариком, жди беды. А в древнем Китае с наказаниями не мелочились. Никаких порок и отсекания рук, только старая добрая смертная казнь.

«Много рыбы в мутной воде

Так бы её и схватить!» — так начиналась поэма легендарного Цуй Вэя, посвящённая трагической истории любви прекрасной девушки Ци и пылкого юноши Ли. Молодой человек пришёл к родителям Ци, просить её руки. Однако, жестокосердный отец согласился отдать дочь только в обмен на корзину рыбы из Хуанхэ. Безлунной ночью Ли забросил сеть в реку и был немедленно схвачен стражниками. В день его казни, горюющая Ли, украсилась цветами лотоса и бросилась в воду.

Запрет был снят, точнее, снялся сам собой, при распаде империи Чжоу в 960 г. до н. э. Некогда могучее государство превратилось в 1851 воюющее друг с другом княжество. Тут уж всем стало не до ловли рыбы, но выражение «В МУТНОЙ ВОДЕ РЫБКУ ЛОВИТЬ» сохранилось.

ВО ВСЕ ТЯЖКИЕ (ПУСТИТЬСЯ)

Оказывается, тяжесть преступления, в буквальном смысле этого слова, научились измерять ещё в XVI веке в Запорожской Сечи. Самыми страшными проступками, за которыми следовала немедленная казнь, считалось воровство у товарища или утаивание части военной добычи. Другие же дела рассматривал и судил куренной атаман. Наказанию подлежали драки, пьянство во время похода, содомия, дерзость по отношению к начальству и незнание наизусть текста «послания к турецкому султану». В шатре атамана круглый год хранилось три набора гирь, для лёгких, средних и тяжёлых провинностей. Допросив обвиняемого, истца и свидетелей, атаман устанавливал степень вины в гирях. К примеру, драка в шинке считалась лёгким проступком и наказывалась одной лёгкой гирей. Две драки — двумя и так далее. Пререкания с начальством приравнивалось к средней гире. Пьянство во время похода тянуло на тяжёлую провинность. Казак, напившийся в кабаке, оскорбивший есаула и уличённый в содомии, получал полный комплект гирь. Затем к поясу осуждённого привязывалась «степень вины», его сажали в лодку, вывозили на середину Днепра и бросали в воду. Пьяницы, под смех товарищей, легко доплывали до берега и, лицемерно улыбаясь, каялись. Совершившие же тяжкий грех, камнем уходили под воду. Бывало, тонули и за три–четыре средних проступка, а случалось, что какой–нибудь усатый гигант, выбирался из Днепра и с парочкой «тяжких».