Карбарн Киницик - Стивен Эриксон Кузница Тьмы

Лучшие умы двора, те, что способны к тонким размышлениям, оценили символический смысл моста. Но даже это стало поводом для желчных упреков и обдуманных унижений. Зрелище обмена дарами отдает горечью, если тебе нечего дарить и нечего принимать. Вот мера положения, но его надолго не удержишь, и благодарность преходяща, как капли дождя на камнях, когда солнечное небо закрывает лишь крошечная тучка.

Если на камнях Великого Моста были высечены слова, то хорошо сокрытые. Возможно, коли кто-то остановил бы лодку под пролетом, используя одно из массивных каменных колец, что так ловко там размещены, и направил сияющий глаз фонаря вверх - увидел бы ряды и ряды азатенайских письмен. Но ведь, правду говоря, это одна фантазия. Живущие на реке Харкенаса не смешиваются со знатью, артистами, художниками и поэтами своего времени, и то, что они видят, остается при них.

Грезят ли они о мире, эти закопченные мужчины и женщины со странными говорами, скользя в лодчонках по бездонным черным водам? Там, где ходят они, за городом, где берега источены и вода черна от ила, поклоняются ли они поцелую земли и воды, страшатся ли грядущего времени?

И могли ли мы - о боги, могли ли - вообразить, сколько крови принесут они в жертву во имя наше?

И здесь будет мир.

ДВА

Свечи раскрасили воздух золотом, умягчили бледный солнечный свет, струившийся сквозь высокие, узкие окна. Десятка два свечей, укрепленных в разнообразных держателях - сколько смогли собрать из неиспользуемых комнат крепости; большая часть уже стала огарками, язычки пламени дрожали и посылали ввысь струйки черной копоти. Слуга стоял настороже, готовый заменить свечу, которая сдастся смерти.

- Зрите гения, погруженного в созерцание, - прошептал Хунн Раал чуть слышно, краем глаза улавливая осторожный кивок Оссерка. Было рискованно вообще что-то говорить. Мужчина, резкими движениями смешивавший краски на палитре и ударявший кистью по деревянной доске, отличался буйным темпераментом, а обстановка уже накалилась. Однако Хунн рассудил, что такой комментарий станет комплиментом, способным утишить возможное раздражение Кедаспелы от нежданного вмешательства.

Было очевидным, что Оссерк не решится даже на согласное бормотание. Вот что бывает, когда юноша не находит случая испытать свое мужество. Разумеется, в том нет вины самого Оссерка. Нет, упрек - и разве можно подобрать иное слово? - относится к отцу, неловко сидящему в изысканном уборе: одна сторона лица купается в свете свечей, вторую затянули густые, мрачные тени, соответствуя суровому его настроению.

Кедаспела может быть самым востребованным портретистом Куральд Галайна, знаменитым благодаря яркому таланту и печально знаменитым грубостью с клиентами, но даже ему не сравниться с мужем, сидящим в кресле черного дерева с высокой спинкой... если хрупкое терпение Веты Урусандера наконец лопнет. Парчовый мундир был новым изобретением, предназначенным для официальных визитов в Цитадель и прочих торжественных оказий, но в дни, когда Урусандер командовал легионами, его нельзя было отличить по облачению от обычного солдата из когорты. Легионы Куральда ныне называют Легионом Урусандера, и не без важной причины. Пусть рожденный в Младшем Доме, Урусандер быстро поднялся в чинах в первые жестокие месяцы Форулканской Войны, когда высшее командование проредили подлые покушения, а потом и череда поражений на полях брани.

Урусандер спас народ Тисте. Без него, отлично знал Хунн Раал, Куральд Галайн пал бы.

Последующая служба во время кампании по изгнанию Форулканов и погонь за Джералканами, приведших войска в глубь северо-западных земель, подняли Урусандера до статуса легенды, оправдывая запоздавший сеанс в верхних комнатах новой башни крепости, где каменная пыль еще летала на сквозняках. Присутствие Кедаспелы из Дома Энес - само по себе впечатляющее мерило возвышенного положения Урусандера. Копию портрета поместят на стену Внутренней Улицы Цитадели Харкенаса, туда, где висят образы высокорожденных Тисте, и живых, и давно ушедших.

Однако неуклюже усевшийся мужчина в кричаще роскошной форме со множеством медалей готов был разбить этот образ решительности и достоинства. Хунн Раал подавлял улыбку. Они с Оссерком уловили признаки, а вот Кедаспела работал, ничего не замечая, затерявшись в мирке яростной торопливости. Урусандер стал почти неподвижен - нет сомнений, художник увидел в этом, если он вообще о чем-то думал, триумф своей воли над непокорным объектом.