Лев Данилкин - Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Именно здесь (где-то здесь, утверждает Хэнкок) на протяжении нескольких столетий находился Ковчег, может быть, поэтому в монастырях есть что-то жуткое. Священнослужители показывают кресты, рукописные книги из козлиных кож и гэндальфовские ритуальные посохи с барабанами; без особой охоты и за немалый бакшиш, просто чтобы клиенты раньше времени не растревожились.

Чтобы всерьез, заглядывая под каждый камень, прочесать остров в поисках улик, свидетельствующих о пребывании Ковчега, нужны долгие часы; чтобы объездить все острова на Тане, нужно несколько дней; дорого – и в смысле времени, и в смысле денег, однако это самые «атмосферные» места в Эфиопии. Все эти танские монастыри производят впечатление «непроветренных», что ли, – не в гигиеническом смысле, а в смысле, что дух истории там остался: чувствуется, что тут много кого убивали, много вели важных переговоров, много кого – и чего – прятали. По выражению Эдварда Гиббона, «окруженные со всех сторон своими религиозными противниками, эфиопы спали почти тысячу лет, забыв об остальном мире, который тоже забыл об их существовании». Изоляция, длительная изоляция, приведшая к тому, что там развилась цивилизация не научно-технического, как на Западе, а какого-то другого, мистического типа, при этом вовсе не отсталая, а со своими, альтернативными, – ключевое слово для Эфиопии – технологиями. Эта страна похожа на человека, у которого нет и никогда не будет – просто потому, что он вполне уверен в собственной исключительности и не нуждается в общении с кем-то еще; ему интересно и с самим собой. Монахи с островов озера Тана выглядят эндемиками, которые совершенно не страдают от вековой изоляции – и даже наоборот, извлекли из нее массу преимуществ. На прощание они все очень странно улыбаются – чему-то такому, что знают они, и никто больше; улыбаются – и расползаются по тропинкам обратно, в джунгли.

Аксум – среднего размера городок, который, поднапрягшись, можно исходить за день, называют религиозной столицей Эфиопии. Именно здесь царица Савская копила золото и драгоценности, которые потом повезла Соломону; именно здесь, надо полагать, эфиопы додумались канонизировать Понтия Пилата, именно здесь (если это не анекдот, придуманный Ивлином Во) новоназначенным епископам при посвящении в сан плюют на голову. Именно здесь, наконец – никто и не скрывает, – в часовенке рядом с подозрительно напоминающим мечеть собором Цион Мариам хранится Моисеев Ковчег Завета.

К ограде часовни – в такой могла бы жить белочка из «Сказки о царе Салтане» – можно подойти, однако не более того: видит око, да зуб неймет. В лучшем случае удастся разглядеть хранителя: человека, который с момента вступления в должность до самой смерти не имеет право отходить от святыни. Несколько лет назад двое насмотревшихся «Индианы Джонса» европейцев решили взять часовню штурмом – перемахнули через забор и попытались рвануть внутрь, но то ли хранитель оказался хватом, то ли охрана их выволокла, только никакой белочки они так и не увидели.

Совсем близко от ковчегохранилища, буквально в полукилометре, есть кое-что такое, что запросто может быть истолковано, как наглядное доказательство если не сегодняшнего, то былого присутствия Ковчега. «Поле стел» напоминает декорацию для игры «Ангри бёрдз»: на небольшой поляне что-то вроде каменных щепок неодинакового размера – такая помеха для стрельбы по свиньям. Битва явно закончена – какие-то «щепки» уже рухнули и сложились, какие-то остались стоять. Их тут десятки. Все – очень древние, очень большие и очень высокие. Есть размером примерно как у мемориала «Москва – город-герой» на Дорогомиловской заставе, есть гораздо больше – c девятиэтажный дом. Есть и поскромнее, толщиной с фонарный столб.

Великие стелы Аксума – монолитные базальтовые глыбины с обработанными поверхностями, иногда увенчанные полумесяцами наоборот, то есть рогами вниз. Теоретически можно было бы расшифровать это как знак принадлежности к мусульманской культуре, однако, разумеется, стелы слишком древние, чтобы иметь отношение к мусульманам; ведь тогда мусульман просто не могло быть, правильно?

«Наука» датирует стелы VII веком до н. э. – на том только основании, что позже они якобы «не могли» появиться. При этом каким образом 27 веков назад можно было вырезать из базальта 30-метровую махину, объяснять берется мало кто. Вид существ, околачивающихся вокруг (да и сам облик соседней церкви Цион Мариам), говорит если не о родстве с исламом, то, по крайней мере, о знакомстве с его стилистикой.