Владимир Воропаев - Нет другой двери… О Гоголе и не только

В том же 1842 году в Москве вышла брошюра Константина Аксакова «Несколько слов о поэме Гоголя: “Похождения Чичикова, или Мертвые души”», в которой он сравнивал Гоголя с Гомером, находя у них общий взгляд на мир – «всеобъемлющее эпическое созерцание». По мысли критика, поэма Гоголя возрождала в русской литературе традиции гомеровского эпоса. «…Уж не тайна ли русской жизни лежит, заключенная в ней, не выговорится ли она здесь художественно?» – вопрошал Аксаков, разумея всю поэму в целом [10] Аксаков К.С . Эстетика и литературная критика. М., 1995. С. 79. .

Брошюра вызвала резкий отклик В. Г. Белинского, оспорившего многие положения К. С. Аксакова и предложившего свое понимание значения Гоголя для современной литературы. Сравнение с Гомером казалось критику неприемлемым: «В смысле поэмы “Мертвые души” диаметрально противоположны “Илиаде”. В “Илиаде” жизнь возведена на апофеозу: в “Мертвых душах” она разлагается и отрицается…» [11] Белинский В.Г . Собрание сочинений: В 9 т. Т. 5. М., 1979. С. 58. Аксаков ответил статьей, разгорелась полемика. Отголоски ее слышны и в спорах современных литературоведов.

Белинский неоднократно обещал написать большую статью о Гоголе и дать подробный разбор его книги, но так и не сделал этого. Возможно, он как никто другой понимал сложность художественного мира гоголевской поэмы. «Как всякое глубокое создание, “Мертвые души” не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих, – писал критик, – читая их во второй раз, точно читаешь новое, никогда не виданное произведение».

Однако именно Белинскому принадлежит определение поэмы как «творения чисто русского, национального, выхваченного из тайника народной жизни <���…> дышащего страстною, нервистою, кровною любовью к плодовитому зерну русской жизни», а самого автора как «русского национального поэта во всем пространстве этого слова». Одним из первых критик подчеркнул и важнейшую особенность творчества Гоголя – его исключительную оригинальность и самобытность.

«У Гоголя не было предшественников в русской литературе, – утверждал Белинский, – не было (и не могло быть) образцов в иностранных литературах. О роде его поэзии, до появления ее, не было и намеков». Впоследствии историками литературы было накоплено немало наблюдений о связи Гоголя с различными литературно-художественными явлениями и авторами – от Гомера и Библии до Вальтера Скотта и малороссийской повести начала ХIХ века.

И все же вывод Белинского, думается, в значительной мере верен и сейчас. Еще первый биограф Гоголя Пантелеимон Кулиш указывал на важнейший источник необычайной оригинальности его творений – народную стихию, их питающую. В наше время философ, теоретик литературы и культуры Михаил Михайлович Бахтин объяснял «феномен Гоголя» органической связью его поэтики с традициями народной культуры. По мысли ученого, творчество такого «гениального выразителя народного сознания», как Гоголь, можно действительно понять только в потоке народной культуры, выработавшей свою особую точку зрения на мир и особые формы его образного отражения [12] Бахтин М.М . Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура) // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 484, 492. . В этой идее Бахтина, которая пока еще не получила должного развития, и заключается, как представляется, разгадка своеобразия творческой манеры Гоголя и, в частности, особенностей поэтики его главного творения – поэмы «Мертвые души». В связи с этим нам необходимо вернуться к замыслу произведения в целом, к его, так сказать, «сверхзадаче» в понимании автора.

С самого начала Гоголь мыслил свое сочинение в общерусском, общенациональном масштабе. «Начал писать Мертвых душ, – сообщал он Пушкину 7 октября 1835 года. – <���…> Мне хочется в этом романе показать хотя с одного боку всю Русь». Много позднее, в письме к В. А. Жуковскому от 10 января (н. ст.) 1848 года из Неаполя, Гоголь пояснял замысел своего творения: «Уже давно занимала меня мысль большого сочиненья , в котором бы предстало все, что ни есть и хорошего и дурного в русском человеке, и обнаружилось бы пред нами видней свойство нашей русской природы».

Воплощение такого грандиозного замысла требовало и соответствующих художественных средств. В статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (1846) Гоголь указал на три источника самобытности, из которых должны черпать вдохновение русские поэты. Это народные песни, пословицы и слово церковных пастырей (в другом месте статьи он называет церковные песни и каноны). Можно с уверенностью сказать, что эти же самые источники имеют первостепенное значение и для эстетики Гоголя. Невозможно понять «Мертвые души» без учета фольклорной традиции и в первую очередь пословичной стихии, пронизывающей всю ткань поэмы.