Артемий Ладознь - ЭТЭ. Созерцая икономию сущего сверх наглой смерти, сквозь гибель вольную

Можно предпринять и обратный отсчет для Страны от того же 1908 либо 1899 (удобства ради, в остальном инвариантно к точке и методу отсчета):

Минус 243 дает 1656 (1665—начало реинтеграции гетманата, как и ответного латинского влияния в великоросском образовании), успешно начавшуюся Русско-шведскую войну с целью блокирования унии с Польшей, предваряемую саморазорительными выпадами последней союзно с Крымским ханством против шведо-бранденбургов, транзитивной суммой чего стало перемирие с Речью Посполитой (калька Res Publica) Русского царства.

Еще ранее: 1413й, Литовско-польская уния.

Снова «отматываем» 243 года, получаем год 1170й (и снова поток единиц-семерок, впрочем без чаянного наследования году 1071): новгородцы («ноугородци») победили суздальцев («сужьдаль») под предводительством Боголюбского.

Надо отметить, в мире (а наипаче в Англии) та же двойка-сизигия лет, или интервал 1656=1665—9 отмечены, соответственно, ликвидацией рыцарского «держания» и началом Великой Лондонской чумы, спасаясь от коей, не менее великие мужи вроде Ньютона и Лейбница начали создавать свои великие – и, дивным образом, сущностно схожие – труды в тиши поместий-дач. (Нечто вроде наблюдаемого ныне в «свете» нового морового поветрия).

Но и промежуточные годы, попросту кратные 9, дали мощные потрясения – как и попытки выстроить мосты. Так, 1521й памятен отлучением Лютера и наступлением Осман на венгров и сербов. Предтеча 1512й знаменателен началом Латеранского собора (и вновь созвучие имен) с его церковной реформой прежде Реформации, когда с оккупантами боролись едва ль не все – от американских индейцев до итальянцев, и от китайцев до московитов (внутренние нестроения, отпор кочевникам). Минус 243=9*9*3: 1270/69, жалкое окончание Восьмого крестового похода на Русь, плюс ятвяги нанесли поражение ливонцам (силы коих годом ранее подточили новгородцы совместно с Золотой ордой – Джучи Улус). 1431—начало работы Базельско-Флорентийского собора, уступок в области культа и обряда, воцарение английского монарха в Париже и казнь Жанны д’Арк по заказному извету врагов и продажных «своих». Наконец, 1170й год в Европе и мире: захват Восточной Ирландии, Наводнение Всех святых в Северной Голландии (довершит размыв береговой линии в 1287м), завершение славянского (Болгарского) извода всемирной истории в 18=2*9 томах.

Чем вершится и «тутошнее» лето-/алете-исчисление тех же миллениума-двух. Вневедением.

Если все же отвлечься от количественного субъективизма да погрузиться хоть ненадолго в окачествленную объективность, то тайн не поубавится. Взглянем на прекрасную диву по имени Эа, что имеет честь делить местность (пусть не эпоху) с поэтом Целаном, а помимо прочего – и дату рождения кроме года, и некоторые мистические увлечения помимо литературы. Притом что полное ее имя толкуется ею же скорее как «повелительница эльф», а его alias происходит от фамилии, отдающей чем-то ангельским, оба и впрямь льнут ввысь : он – в час последний, она – подобным образом, ища убежища от суеты и всеобщего, тотального отчуждения. Оба, – претерпев кризис идентичности многостадийный и многослойный. Чем закончатся ее опасные, пылкие поиски? Неужто подобным исходом увенчаны будут? Сие вневедомо. Что можно сказать и о рисунке Игоря Колесника, егоже память ныне совершаем, в бытность свою трехлетним карапузом: там гора, солнце и он – меж ними…

Тогда как же дерзаем рассуждать-сопоставлять, лишь опираясь на свидетельства неких Проводника да Наблюдателя, что сами нуждаются в верификации? Ну, во-первых, таковая обретается внутренней связностью ими повествуемого. А потом, и главным образом, все герои (ручаться можно за «нижний» ярус-порядок) здесь реальны, так что нет нужды прибегать ни к гаданиям, ни к агаде-гад и т чресслойной, ни тем менее – к профанированию реальности. Последнее не может не являться грехом, разве если вершится в блаженном неведении, in bona fide, нетто тщеславия (да, иногда не лишне прибегнуть к счетоводским понятиям, раз уж обсуждаемые материи за глаза тонки; по выражению Бора, «столь серьезны, что вербализовать только и возможно, что играючи»).

Не вполне ясно, насколько нижеследующее отразится на «чистоте» замеров-экспериментов, но слои «верхние» обнаруживают личную вовлеченность с «нижними». К примеру, Наблюдатель – опираться приходится на показания Проводника – был счастлив… несчастной (вольно и сознательно, а отнюдь не обреченно) влюбленностью в диву Эа, притом не без взаимности. Возможно, поэтому (счастье и несчастье бывают равно эгоцентричны и самопоглощены, пусть и, парафразом Толстого, в силу разных механизмов), – поэтому, опять же, он давно не писал другу юности, величаемому неформально Эндом (или, на санскритский манер, Антой, однажды едва не награжденному недобро вариацией wedanta – «бракозавязавший»), который также пережил жутко непростые и впрямь несчастные отношения, из которых вышел с сынишкой на руках и неожиданно достойным отцовством, совершенно израненный и сложно залеченный как от цинизма, так и от авантюризма. (А впрочем, он добряк и душа странноприимная, хоть и позлословить о друзьях не прочь бывал в былые времена, как все почти нынче, даже полуангелы).