Леонид Фризман - Остроумный Основьяненко

Стало известно о сражении близ Можайска, при Бородино, «в глазах тревожащейся Москвы, с страхом и трепетом ожидающей решения участи своей». «Народ простой не выдерживал хладнокровно: собираясь кучами, говорили громко:

– Зачем наше начальство ждет повеления? Как дойдут к нам повеления, когда страшная сила пресекла все пути? Скажите нам слово, и мы в порядке пойдем, побежим отстаивать нашу родную матушку Москву!» Всех радовало, что Кутузов за сражение при Бородино был награжден чином фельдмаршала, следовательно, сражение кончилось в пользу нашу и теперь врага погонят по-русски. Когда же стало известно, что неприятеля впустили в древнюю столицу, «слышны были клики, к концу превратившиеся в вопли:

– Где же сама Москва?.. Что сталось с нею?.. Ужели враг одолел ее?.. Неужели не защитили ее православные? Ужели дали врагу осквернить ее?.. Кровию бы их, нечестивых, залить все улицы, чтоб смыть окаянные следы их!.. Стало, пали и все наши защитники, наши оберегатели, на которых была вся наша надежда!.. Что будет с нами?.. Нет Москвы!.. Прощай, наша кормилица… мать наша родная и по святыне твоей, и по крови русской!.. Прощай, золотоверхая… краса всего мира!.. Русские не могли отстоять тебя, родную!..»

Но звучат и другие голоса, что князь Кутузов осторожен и мудр. «Почему мы можем знать, с каким намерением отдана Москва французу? Может, он в ней и гроб свой найдет». «…Окружим Москву, не допустим никакого подвоза, птице не дадим перелететь: пусть окаянный француз весь до единого переколеет там, не выпустим живьем никого, хотя бы и сам Бонапарте; узнает наше угощение. Разорит Москву? – не велика беда. Русь-матушка велика: с миру по нитке сложимся, десять городов таких, как Москва, шутя выстроим, а лишь бы нам потешиться, слышите, – стенами города задушить окаянного».

«– Москва горит!.. Враг жжет святой град!.. Храмы Божия оскверняет, святыню из них расхитил, попрал, поругал и ввел в церкви коней, и наполнил всякою мерзостью! В церкви Василия Блаженного учредил трактир! В Успенском соборе со всех икон содраны с поруганьем оклады…» Длинную вереницу подобных стенаний, где крохи правды щедро уснащены невероятными домыслами, Квитка сопровождает таким замечанием: «Это были первые слухи о бедствующей Москве в руках неприятеля! Все это передано от ушедших из Москвы очевидцев. Известно уже было, какие части города, какие лучшие здания сгорели, уничтожены».

Он рассказывает о встрече губернатора с делегацией граждан, изъяснявших ему, как им больно слышать о страшной беде, постигшей матушку Москву, выражавших опасения, «что супостат всеми силами готовится напасть и на самый Петербург», предлагающих свои услуги и просящих позволения «и нам начинать дело, как долг наш требует». Губернатор убеждает их, что армия наша сильна, что неприятель от злости и отчаяния палит и разоряет город, что Петербург защищает храбрый Витгенштейн и никогда не допустит к нему неприятеля, а между тем здесь хитрый и осторожный Кутузов не выпустит никого из злодеев и отберет назад Москву.

А пока известия, доходившие из Москвы, лишь «увеличивали скорбь и тугу»: «семейства расторгнуты»: муж не знает, где отыскать жену, оставленную в доме еще до нашествия врага, малютки-дети, не могущие даже фамилий своих родителей объяснить, взяты сострадательными людьми на улице и вывезены из города, подробно, на нескольких страницах рассказана драматическая история скитаний девушки, оказавшейся без всякой надежды и защиты, не знающей, где преклонить голову, но обласканной, окруженной заботой и к тому же встречающей своего брата, израненного в сражении при Бородино, лежавшего между убитыми и едва не погребенного вместе с ними, почти чудом попавшего в какой-то госпиталь.

Но со временем стали поступать и отрадные известия: о том, что Наполеон предлагает государю о мире, но государь решил «не положить меча, пока не истребит последнего врага». «Невыразимую радость» вызвало известие о поражении неприятеля при Тарутине, донесение об оставлении французами Москвы и вступлении туда русских войск: «храмы Божии наполнились всякого звания народом, как и во дни скорби. Лились слезы, но уже не горестные, не от ожиданий бедствий, но слезы благодарности за явную помощь, свыше к спасению посланную».

«Известия, одно утешительнее другого, приходили все чаще. Уже армия наша, разбив французов при Малом Ярославце, гнала супостатов далее, и известия из армии, по назначению Кутузова, получались в этой губернии своевременно. <���…> Решительно можно было назначить день, когда враг совершенно будет изгнан из нашего отечества. Возобновившиеся „Московские ведомости“ читались с каким-то умилением, перечитывались с наслаждением; все горевали при сведениях о постигшем разорении кормилицы-столицы. Учредившееся сообщение с Петербургом усугубило радость: получены были книжки вновь, во дни скорби, явившегося журнала „Сын отечества“».