Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Он рассказывает истории неистовые и невероятные. Но и такие истории можно рассказывать по-разному. В своем романе «Однажды одинокой ночью» («One Lonely Night») Микки Спиллэйн так описывает бойню, учиненную Майком Хаммером:

«Они услышали мой крик и ужасный грохот пистолета, и визг, и стук пуль, и это было последнее, что они слышали. Пытаясь бежать, они падали, чувствуя, как их собственные ноги выходят из повиновения. Я видел, как голова генерала дернулась и затряслась, прежде чем он упал на пол и покатился по нему. Парень из подземки пытался остановить пули руками, но у него ничего не получилось, и он повалился на пол рядом с генералом».

Когда Флеминг описывает смерть Ле Шифра («Casino Royale»), он использует, несомненно, более изощренные приемы:

«Послышался резкий, но тихий всхлип, как будто из тюбика зубной пасты выдавили пузырек воздуха. И никаких больше звуков, и вдруг у Ле Шифра появился еще один глаз, третий глаз – на том же уровне, что и два других; как раз там, где лоб переходил в массивный нос. Маленький черный глаз без ресниц и бровей. Какой-то миг все три глаза смотрели прямо, на другой конец комнаты, а потом лицо Ле Шифра как будто поскользнулось и упало набок. Два крайних глаза, дрожа, обратились к потолку».

Здесь больше сдержанности и стыдливости, чем в грубоватых излияниях Спиллэйна; но здесь есть также и чувство образа в духе барокко; образа, изображаемого без эмоциональных комментариев, – словами, которые всего лишь «называют» вещи недвусмысленно своими именами.

Флеминг отнюдь не избегает стиля Grand Guignol [306]; напротив, в своих романах он прибегает к нему весьма часто. Но и тогда, когда он с размахом описывает нечто смертельно ужасное, он обнаруживает больше литературной изощренности, чем Спиллэйн.

Вот, например, сцена смерти мистера Бига в романе «Живи и дай умереть другому». Бонда и Солитэр привязывают на длинной веревке к кораблю Злодея: корабль отчаливает, и участь пленников – быть разодранными в клочки на коралловых рифах залива. Но корабль, предусмотрительно заминированный Бондом несколькими часами ранее, взрывается вскоре после отплытия, и две жертвы, уже в безопасности, становятся свидетелями жалкого конца мистера Бига, выброшенного в море и пожираемого барракудами:

«Голова была большая, и кровь ручьями текла по лицу из раны на огромном лысом темени…

Бонд видел зубы в проеме рта, искаженного агонией и отчаянным усилием. Кровь скрывала глаза, которые, как был уверен Бонд, выпрыгивали из своих орбит. Бонд почти слышал, как большое нездоровое сердце стучало под серо-черной кожей…

Мистер Биг все плыл и плыл. Плечи его были оголены (наверное, одежду сорвало взрывом), но на толстой шее остался черный шелковый галстук, и он извивался позади головы, словно коса у китайца.

Встречная волна частично смыла кровь с глаз. Они широко раскрылись и безумно глядели прямо на Бонда. В них не было мольбы о помощи – было одно лишь физическое напряжение.

И в тот момент, когда Бонд заглянул в них, с расстояния всего в десять дюймов, глаза неожиданно закрылись, а огромное лицо исказилось гримасой боли.

“А-а-х”, – произнес искривленный рот.

Руки перестали колотить по воде, голова скрылась и тут же появилась вновь. Большое пятно крови расплылось по воде. Две узкие коричневые тени длиною по шесть футов каждая возникли из этого пятна и снова скрылись в нем. Тело человека дернулось вбок по воде. Половина левой руки показалась над водой. На ней не было ни кисти, ни запястья, ни часов.

Но большая реповидная голова со ртом, полным белых зубов, который разрезал эту голову почти пополам, была еще жива…

Голова вновь всплыла на поверхность. Рот был закрыт. Желтые глаза как будто все еще смотрели на Бонда.

Но тут из воды появилась морда акулы и направилась к голове; полуокружность нижней челюсти была открыта, так что зубы блестели на солнце. Раздался ужасающий хруст, вода завихрилась мощным круговоротом. Затем – тишина».

Такое демонстративное нагромождение ужасного имеет прецеденты и в XIX, и в XVIII в.: смертоубийство в финале, а перед тем – пытки и мучительное тюремное заключение (предпочтительно вместе с девственницей) – это «готический роман» чистой воды. Вышеприведенная цитата несколько сокращена: мучения мистера Бига тянутся дольше. Похожим образом Монах у Льюиса [307]умирал в течение нескольких дней, размозжив свое тело падением на острые скалы. Однако Флеминг описывает свои «готические» ужасы с аккуратностью и точностью ученого, используя конкретные образы – и большей частью образы вещей. Отсутствие часов на руке, которая частично откушена акулой, – это не просто пример мрачного сарказма. Это выявление сути через несущественное – прием, характерный для école du regard [308].