Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Роман Флеминга можно еще сравнить с футбольным матчем: мы знаем заранее место его проведения, число и имена игроков, правила игры, а также то, что все будет происходить на зеленом поле – однако в случае футбольного матча мы до самого его конца не знаем, кто победит. Поэтому вернее было бы сравнить роман Флеминга с игрой в баскетбол между командой «Гарлемские Глобтроттеры» и командой какого-нибудь провинциального клуба. Мы абсолютно уверены в победе «Глобтроттеров»: удовольствие состоит в том, чтобы наблюдать, сколь искусно они оттягивают финал, какими хитрыми маневрами идут к заранее известному концу, как виртуозно кружат вокруг противников. Романы Флеминга – это яркий образец использования той техники «игры с предрешенным исходом», техники абсолютной избыточности, которая характерна для «механизмов эскапизма», действующих в сфере массовых развлечений. Совершенные по своему устройству, подобные механизмы создают повествовательные структуры, которые на первый взгляд очень просты по своему содержанию и не претендуют на выражение какой-либо идеологии. Однако на самом деле такие структуры неизбежно подразумевают определенную идеологическую позицию. Но она сказывается не столько в собственно содержании, сколько в способе нарративного структурирования этого содержания.

Романы Флеминга обвиняли в разных грехах: в маккартизме, фашизме, культе эксцессов и культе насилия, в расизме и т. д. После нашего анализа трудно утверждать, что Флеминг не склонен ставить британцев выше всех уроженцев Востока и Средиземноморья или что он не исповедует страстный антикоммунизм. Однако примечательно, что он перестал отождествлять зло с Россией, как только международная ситуация сделала Россию по общему мнению менее угрожающей. Примечательно также и то, что, представляя читателям банду мистера Бига («Живи и дай умереть другому»), Флеминг многословно восхваляет новые африканские нации и их вклад в современную цивилизацию (даже негритянский гангстеризм – это как бы доказательство разносторонних успехов цветных народов). Если предполагается, что у Злодея есть еврейская кровь, Флеминг никогда не заостряет на этом внимания. Его шовинизм всегда сдержан и не выходит за рамки приличия. Поэтому можно высказать предположение, что наш автор характеризует своих персонажей так или иначе не в силу каких-либо идеологических предпочтений, а лишь исходя из требований риторики. Слово «риторика» я использую в том первоначальном смысле, который придавал ему Аристотель: искусство убеждения, основанное на endoxa [291], т. е. на тех представлениях, которые свойственны большинству людей (читателей).

Иными словами, Флеминг цинично стремится создать эффективно действующий нарративный механизм. При этом он использует самые надежные и универсальные приемы и вводит в игру те же архетипические элементы, которые доказали свою действенность в традиционной волшебной сказке. Вспомним пары противопоставленных друг другу персонажей: М – это король, а Бонд – рыцарь с возложенной на него миссией; Бонд – это рыцарь, а Злодей – Дракон [292]; Женщина и Злодей противопоставлены друг другу как Красавица и Чудовище; Бонд, возрождающий в Женщине ее дух и чувства, – это принц, пробуждающий Спящую Царевну. Противостояние между Свободным миром и Советским Союзом, между Англией и Неанглосаксонскими странами – это эпическое противостояние между Народом Избранным и Народом Низшим, между Белым и Черным, между Добром и Злом.

Флеминг – расист в том смысле, в каком можно назвать расистом любого художника, изображающего дьявола с раскосыми глазами, и любую няньку, которая пугает ребенка чернокожей Букой.

Флеминг – антикоммунист, но одновременно антифашист и вообще не любит немцев. Не то чтобы в одном случае он был реакционер, а в другом – демократ. Он просто берет на вооружение манихейство ради создания эффективных сюжетов: он видит и описывает мир как поле битвы между силами добра и зла.

Флеминг ищет элементарные оппозиции. Чтобы представить во плоти силы изначальные и универсальные, он прибегает к общераспространенным и общепонятным клише. В период международной напряженности это были – «злодей-коммунист» и «ненаказанный нацистский преступник». Флеминг использовал оба клише с полным безразличием.

Разумеется, он окрашивал свой выбор иронией, которая, правда, была столь замаскирована, что проявлялась лишь в невероятных преувеличениях. Так, в романе «Из России с любовью» советские персонажи столь чудовищны, выступают такими неправдоподобными злодеями, что кажется невозможным воспринимать их всерьез. Тем не менее Флеминг в кратком предисловии к книге утверждает, что все ужасы, о которых он повествует, – абсолютная правда. Его романы – это сказки, требующие, чтобы их воспринимали как правду, – иначе сказка превращается в сатирическую притчу. Похоже, что автор писал свои книги одновременно для двух типов читателей: для тех, кто будет принимать все за чистую монету, и для тех, кто будет читать эти книги с улыбкой. Но, чтобы эта двойная, амбивалентная функция текстов была успешной, они должны выглядеть подлинными, достойными доверия, несколько простоватыми и безыскусно свирепыми (limpidamente truculento). Человек, который так пишет, – не фашист и не расист: он всего лишь циник, конструктор повествований широкого потребления.