Умберто Эко - Роль читателя. Исследования по семиотике текста [litres]

Чтобы понять, каким образом эксплицитная корреляция выражений делает возможным анализ их содержания, вспомним Розеттский камень, на котором иероглифический текст был одновременно представлен переводами на демотику [407]и на греческий. Содержание древнеегипетского текста стало возможно понять благодаря посредничеству текста греческого, а этот последний, в свою очередь, мог быть интерпретирован не только потому, что существовали общедоступные словари, отождествлявшие данные слова с данными значениями, но также и потому, что данные значения уже были в основном учтены западной культурой. Древнеегипетский язык стал понятен постольку, поскольку он был интерпретирован греческим, а греческий был понятен постольку, поскольку он уже был интерпретирован не только посредством других языков, но также посредством соотношений (корреляций) между греческими словами и многочисленными изображениями, фактами и актами поведения, не говоря уже о длительной работе по самоопределению, совершавшейся внутри греческого языка, который размышлял о себе посредством трактатов, стихотворений, писем и т. д.

Заметим, что согласно Пирсу интерпретант – это не только то, что я отождествил с элементарными семантическими компонентами. На самом деле, понятие интерпретант гораздо богаче. Даже те усилия по производству умозаключений, на которые подвигает нас какая-нибудь фраза или целая книга, следует считать интерпретацией первоначального семиотического стимула.

Если я верно интерпретирую Пирса, то весь текст романа Стендаля «Красное и черное» следует рассматривать как интерпретацию высказывания «Наполеон умер в 1821 году». В самом деле, лишь полностью поняв драму молодого француза, страдающего от застоя Реставрации, мы можем по-настоящему понять значение того, что Наполеон необратимо умер в 1821 году. После прочтения романа Стендаля это историческое утверждение обогащается целым рядом возможных коннотативных содержаний-значений. И если это утверждение имеет некий объект, то даже непосредственный объект его [данного выражения] становится более «плотным» благодаря данной конкретной интерпретации.

«Красное и черное» – это интерпретант упомянутого утверждения в силу, по крайней мере, двух причин. Во-первых, благодаря своей внутренней структуре, т. е. контекстуальным отсылкам к ситуации во Франции после смерти Наполеона. Во-вторых, благодаря многим поддающимся проверке утверждениям критиков и литературоведов, которые объявили этот роман Стендаля примером «романа воспитания» ( Bildungsroman ), повествующего о неосуществимой и несбывшейся бонапартистской мечте. Таким образом, книга воспринимается как интерпретант исторического утверждения в силу конкретных и проверяемых соотношений (корреляций). Таким же точно образом мы знаем, что некий портрет интерпретирует содержание-значение слова / Наполеон / потому что на раме портрета есть соответствующая надпись (сделанная автором портрета), принимаемая музеями и воспроизводимая в бесчисленных книгах по истории искусства.

Очевидно, чтобы сделать понятие интерпретант плодотворным, следует прежде всего освободить его от всяких психологизирующих недопониманий. Не могу сказать, что сам Пирс сделал это. Напротив, поскольку согласно Пирсу даже идеи суть знаки, в некоторых его текстах интерпретанты выступают как ментальные акты. Я только хочу сказать, что (с точки зрения теории означивания [signification]) мы должны произвести своего рода хирургическую операцию, сохранив лишь очень точный аспект этой категории. Интерпретанты – это проверяемые и описуемые соответствия, ассоциируемые, по общему согласию, с другим знаком. Таким образом, анализ содержания становится культурно-обусловленной операцией, которая осуществляется лишь с физически проверяемыми (воспринимаемыми) продуктами культуры, т. е. с другими знаками и их взаимными корреляциями. Процесс неограниченного семиозиса показывает нам, как означивание (signification), постоянно соотнося один знак с другим или с рядом других знаков, обрисовывает элементы культуры (cultural units) асимптотически, никогда не позволяя прикоснуться к ним непосредственно, но делая их доступными через посредничество других элементов. Так, мы никогда не обязаны замещать элемент культуры чем-то, что не есть семиотическая сущность, и никакой элемент культуры не должен быть объясняем через какую-либо платоновскую, психическую или предметную сущность. Семиозис объясняет себя сам: это постоянное круговращение есть нормальное условие означивания (signification), и оно (это круговращение) даже позволяет по ходу процессов коммуникации использовать знаки для того, чтобы говорить о предметах и состояниях мира.