Михаил Голубков - Юрий Поляков - контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Реальная историко-литературная основа сюжета связана с событиями андроповского времени, теми полутора годами, когда он оказался на посту Генсека ЦК КПСС. Обнаружив катастрофические провалы не только в трудовой дисциплине (облавы в банях, пивных барах, ресторанах, кинотеатрах и прочих местах досуга запомнились многим современникам), но и в идеологической сфере (катастрофическая эрозия классовых принципов советской литературы и искусства), Андропов ополчился на так называемую «русскую партию» – тех писателей, критиков, художников, которые сумели вспомнить о том, что кроме классовых подходов есть еще и национальные взгляды, что есть русская, но не советская проблематика, что национально стерильному но безусловно классовому советскому партийному идеологически выверенному подходу противостоит национально русский взгляд на мир. С этим коммунист Андропов смириться не мог. Решено было, что атаку на «русскую партию» начнут с Солоухина, который, повторимся, в романе Полякова выступает как Ковригин. Впрочем, автор щедро разбрасывает приметы, по которому нетрудно распознать прототипа: нарочитое оканье, перстень с портретом Николая Второго на пальце правой руки, странное переплетенье двух образов жизни: патриархально-деревенского («Прийти на заседание парткома не могу. Уезжаю. Домой. В деревню») и барственно-заграничного с обилием загранкомандировок с весьма щедрыми суточными.

Реальная история, описанная в романе, когда совсем уже одряхлевшая советская партийная элита пыталась из последних сил вернуть литературу и жизнь к партийно-классовым обветшавшим лозунгам, и задумавшая публичную расправу с ярким русским писателем, может быть осмыслена в самых разных аспектах – от глубоко трагического до сатирического. Поляков, пожалуй, выбирает последний путь: свойственная ему ирония в этом романе достигает наибольшей остроты. Показывая самого себя в образе молодого писателя Полуякова, смешного, немного наивного, безуспешно ищущего любовных приключений со сверхновой звездой советского кино Летой Гавриловой, он и многие романные ситуации погружает в стихию комического. Казалось бы, на стороне мэтра Ковригина должны быть все авторские симпатии, но глава «русской партии» выглядит смешным и несерьезным: чего стоят его визиты в партком писательской организации из Дубового зала ресторана ЦДЛ в момент смены блюд! Скоморошьи извинения («Жестоко ошибся. Сердечно раскаиваюсь. Заблуждался в гордыне») выглядят как прямые издевательства, а просьба выйти из парткома и подождать обсуждения воспринимается с радостью:

– Благодарствуйте заранее! Мне, наверное, уже и корейку принесли. (Вспомним, что путь в комнату парткома пролегал через ресторанный Дубовый зал, так что до дымящейся корейки было рукой подать).

И все же одним из тех, кто не стал голосовать за исключение Ковригина из членов КПСС, был милый смешной начинающий писатель, автор двух повестей, задержанных поздней советской цензурой, тот самый Полуяков, которого Ковригин отказался позвать за праздничный стол с той самой корейкой, не увидев в нем человека, в самом прямом смысле повлиявшего на его судьбу. Но Полуяков не обиделся: наверное, ироничный взгляд на мир, свойственный герою и его творцу, страхует личность от такой скверны, как обида…

В общем, интересный получился роман. Людям, жившим в 80-е годы, будет очень интересно вспомнить быт и бытие той эпохи. Вспомнить литературную и общую историю. Тем же, кто не жил, интересно будет узнать о том и о другом.

Сама идея нашей книжки состоит в том, чтобы обнаружить современные и ретроспективные контексты творчества ее героя. Даже в том случае, если контексты эти весьма и весьма парадоксальны. Как, например, можно сравнивать убежденного реалиста Ю. Полякова и убежденного постмодерниста В. Сорокина? Кажется, что ответ напрашивается сам собою: никак нельзя. А между тем это весьма поверхностный ответ…

Давайте подумаем, что между ними общего? Во-первых, они почти ровесники, в литературу входили в 80-е годы прошлого века. Во-вторых, их нынешнее прочное положение в литературе, заслуженное исключительно художественным уровнем их текстов, а не поддержкой той или иной литературной партии, журнала или близостью к политической власти, чем многие современные авторы отнюдь не брезгуют. Честно говоря, мне казалось, что они просто не могут не видеть друг друга в пространстве современной русской словесности. Надо бы это прояснить…